У-3

Ослепленная встречным светом, Линда Хюсэен продолжает рывками скользить по дороге на Крайнем Севере, на макушке вращающегося в пустоте земного шара, на украшенных драгоценнейшими узорами и вязью незатейливых финских санях из дерева и стальных полозьев. Линда Хюсэен нажимает, всем телом ускоряет рваное, неровное движение. Сверкающие морозные ланцеты врезаются в лицо, завершая пластическую операцию, призванную изменить ее черты до неузнаваемости бороздами жизненных уроков.

Линда Хюсэен вырывается из-под ножей. Но они вновь настигают ее на дороге.

В толще гранита

По ту сторону фьорда, на юге, за морозной дымкой, за вмятинами береговой линии, за скованными стужей белыми волнами ландшафта, за укрепленным районом, за низким горизонтом остановилось солнце, прочно схваченное вечной мерзлотой. Застыв внизу за горизонтом, далеко в безбрежных финских и русских дебрях, бронзовый лик его озарял заснеженный вереск, побеленный инеем лес, пропитанные стынью болота, застланные льдом озера. Кривые тени карликовых берез становились все бледнее, растворяясь в розовом отливе снега. Вдоль береговой кромки все тени были стерты, запорошены белой золой от кремации лета. Сквозь изморозь над фьордом холодное дыхание Восточного моря раздувало угольки, и один быстротечный утренний час над землей на юге тлело в небе тусклое зарево. На голых скалах, открытых ветру, он распахивал сухой снег и вздымал искристые белые факелы к золотистому отсвету дня. Но земля не впитывала тепло, костер не разгорался, угли гасли один за другим, и лишь рожденный толщей мерзлоты синий сумрак пробивался сквозь снег. И восточный ветер еще плотнее сжимал изморозь над Варангер-фьордом.

Привычная картина. Тысячи морозных бликов неизгладимо врезали ее в мои глаза. Стоило открыть дверь — и вот она вновь, с мельчайшими деталями. Вой ветра смешался с звучавшим в столовке за моей спиной громогласным хором из полутора десятков хриплых густых басов. Пели ветераны фронта у Литсы, давая выход ликованию по поводу того, что НАТО завербовало их, чтобы они поделились с нами знанием местных условий, добытым кровавой ценой в ту пору, когда они командовали подразделениями на Кольском полуострове. Теперь немецкие горные стрелки горланили песню:

У фьорда смерть, крест на златом притворе,
плита в лесу и две —
на море вся песнь о том и голос в целом хоре:
«Твоя звезда на небе закатилась — вон!»

Вон! Я послушался и вышел на мороз. Из душной столовой

Словно нырнул в другую стихию. Стужа стиснула в кулаке голый клочок моего лица, где кожа не была защищена мехом и звериной шкурой. Закрыв за собой дверь и солдатскую песню, я надвинул шапку пониже на лоб, затянул потуже наушники, поднял повыше воротник, застегнул верхнюю пуговицу мехового пальто и спустился с крыльца скрипучими шагами.

Температура холодной войны упала еще на несколько градусов.

Моя машина стояла внизу на набережной с включенным подогревателем. Мороз гнал меня сквозь строй по сумеречной улице. Одетый, словно троглодит, в шкуры и меха, направляясь в подземную пещеру, я не мог отделаться от чувства, что быстрыми шагами иду вспять во времени. Как бы то ни было, я пересек макушку пригорка и зашагал вниз по склону к центру города. В ясную погоду можно было невооруженным глазом различить полуостров Рыбачий, он же — крайний форпост северного участка Ленинградского военного округа. Вайдагуба. Печенга. Кольская база. Мурманск. Сейчас я не видел ни зги ни впереди, ни позади меня, но в тылу открытого ветрам города радиомачты и вращающиеся антенны РЛС видели и слышали сигналы, которыми обменивались важнейшие мировые военные узлы.

Вот и центр. Ни души. Одинокая машина выскочила из-за угла, подвывая норд-осту, и покатила дальше между сугробами и заносами на улице. Пропустив ее мимо себя, я продолжал шагать через метель. Параллельно фьорду город пересекала еще одна большая улица; несколько коротких переулков шли от гавани вверх к пустынному нагорью.

Собственно, «город» — не то слово. Это был гибрид из двух одноименных городов, зародившихся на прибрежных островах. Точно так же радиолокационная станция, куда я направлялся, сочетала две совершенно различные контрольные системы: в виде исключения верховное командование пренебрегло соперничеством родов войск и поместило в одном подземелье локаторы и радиоразведку. Некогда город был финским и саамским, подчинялся норвежскому господину, купцу и священнослужителю, который повелевал своим подданным черпать рыбу из моря. Теперь город обрел новых хозяев и новых горожан, которые вычерпывали из небесных глубин таинственные знаки.