У-3

* * *

Этим заверением и наилучшими приветами всем-всем заканчивается письмо. Дальше, как принято выражаться, факты будут говорить за себя.

Болевой порог

Итак, Марвель Осс. Свобода, говаривал он, — это хорошая автомашина и пять минут отрыва.

Но они гонятся за тобой. Наступают на пятки. Преследователи объехали вдоль и поперек южные штаты. Старые, входившие еще в конфедерацию, и новые на юго-западе. Ларедо. Сан-Антонио. Галвестон. Нашвилл. Мемфис. Сент-Луис. Денвер. Альбукерке. В один прекрасный день без солнца и без туч, без неба и без моря они остановились на краю Тихого океана, вышли из машины и смотрели, как все сливается воедино в тумане, ветре и сердцебиении волн о берег. Смотрели на ровные длинные линии ландшафта, не менее выразительные, чем слова, обозначающие воду, туман, пески и горы. Смотрели, как пароход удаляется в море курсом, словно прочерченным по линейке. Как у незримой линии горизонта плывут яхты с белыми запятыми парусов в длинном предложении стихий. Оглушительно красной точкой возникло в тумане солнце, окрасив все море в алый цвет.

Они развернули машину и по бульвару Сансет покатили обратно в город.

От Тихого океана, где кончается дорога, она сперва извивается вверх вдоль предгорий у Пасифик-Палисейдс. Сохраняя свой изысканный стиль, проходит мимо зданий у Калифорнийского университета и через Бел-Эйр. В свете утреннего солнца над Беверли-Хилс Сансет смотрится классической киноулицей, лениво огибая непроницаемые зеленые изгороди и тенистые подъездные аллеи, ведущие в царство грез. Ни магазинов, ни учреждений, ни бензоколонок, даже людей не видно; отсвет жизни в этой части «Заката» можно узреть совсем в других местах, во всемирном полумраке кинозалов.

По бульвару Сансет они катили через пространство и время, пересекая все слои общества. Около полуночи доехали до Сансет-Стрип, где машины бодаются, клаксоны гудят и фары должны прокладывать себе дорогу сквозь густое плетение неонового мрака. После Сансет-Стрип бульвар идет строго на восток, мимо длинных рядов радиостанций и телестудий, мимо двусторонней череды мотелей к старому городскому ядру, взорванному социальным развитием. Отсюда бульвар Сансет повел их на юго-восток к обанкротившемуся Голливуду, между постройками, служащими достойной обителью для людей того типа, каких находят мертвыми на первых страницах эпоса о Филипе Марлоу. У вокзала Юнион в центре города бульвар обрывается как раз там, где некогда на месте индейской деревушки был основан Эль-Пуэбло-де-Нуэстра-Сеньора-ла-Рейна-де-Лос-Анхелес. Вокзальная площадь выглядит в точности как все вокзальные площади ранним утром: серые кирпичные стены, полчища людей, цементные физиономии и наемные дома, где великое одиночество разбито на множество мелких клетушек.

Здесь они расстались. Здесь Алфик Хеллот повернулся и помахал на прощание рукой Кваксену, совсем маленькому и одинокому в гражданской одежде и цветастой рубашке, и Паттону, и Глёру из Кристиансунда.

Алфик сел за руль прокатной машины, включил мотор, оглянулся через левое плечо, набрал скорость, занял место в шеренге автомобилей и покатил на юг, через границу.

Далеко на юге над горизонтом громоздились ржаво-красные наковальни туч. Шальной ветер вихрил песок на шоссе, раскачивал телевизионные антенны. С запада наползала тонкая облачная пелена; навстречу ей, много ниже, плыло легкое белое облачко.

Прямая как стрела дорога устремлялась в глубь страны через пыльные равнины, пересохшие соляные озера, мимо желтых известняковых скал и вулканических гор. Оранжевыми языками пламени колыхались вдоль шоссе космы сухой травы. Дальше высились агавы и кактусы. Горы и кактусы сливались воедино, как будто растения, камень и человек взаимно имитировали друг друга. Алфик барабанил пальцами по баранке и подпевал приемнику, нещадно фальшивя.

Перед ним были двести километров пустыни и три дома.

После коротких газово-голубых сумерек опустилась ночь. Какое-то мгновение солнечные лучи переливались кристалликами льда в песчинках. И тут же канули вместе с солнечным диском и ртутными столбиками, в свободном падении канули в зябкую черную ночь меж двух жарких дней. В глубокую ночь, окаймленную знойными днями.

Свет встречных машин вторгался в кабину к Хеллоту. Огни вырастали из тьмы и плавно уходили в нее, словно голоса, поющие желтые гаммы.

Он ехал всю ночь. Наконец дорожную пыль схватили первые лучи солнца и, уже не отпуская, облили багрецом.

Хеллот приближался к цели. Он чувствовал это. Он приехал, хотя пустыня не кончилась, только перешла в пыльную улицу с домами по сторонам и голыми известняковыми скалами в конце. По дуге каменного моста Хеллот пересек высохшее русло. На песчаной косе под мостом стояла высокая детская коляска с тремя колесами и черным верхом.