У

Мы все задумались о словах Кима и примолкли. Летят в костер окурки. Я уже забеспокоился, что никто не подхватит тему и Ким так и останется наедине со своими мыслями. Но тут Эгиль говорит, что он чувствует то же самое, когда вспоминает о «Расхитительнице гробниц». Дома его ждет на сиди-роме Лара Крофт. Она, поди, сама не знает, что ждет его. Это в ней самое хорошее. И все равно, как только он вернется, она всегда тут как тут. Всегда готова мчаться через незнакомую чащу, подстрелить какого-нибудь зверя и погрузиться в бездонную пучину, чтобы добыть драгоценный клад. Ну просто-таки замечательная игра! Эгиль даже затряс головой при одном воспоминании. Опыт, приобретенный в обществе Лары, уже пригодился ему в нашем путешествии, говорит Эгиль. Он не раз уже останавливался и спрашивал себя: как поступила бы в этой ситуации Лара? Она энергична и находчива. Всегда в хорошей кондиции. Часто она поступает именно так, как надо. Нам есть чему у нее поучиться. И главное — игру можно остановить в любой момент. Хочешь остановить прямо в момент падения с обрыва — пожалуйста! Самое лучшее, конечно, остановить игру, когда ты в безопасности, когда только что завершил трудную операцию и получил передышку. Например, когда ты стоишь на какой-нибудь вершине и вся местность у тебя перед глазами.

Мартин подхватывает:

— Вот и я тоже, как подумаю, что компьютерную игру можно остановить, так прямо зависть берет. Потому-то жизнь не может состязаться с игрой и всегда перед ней проигрывает.

Сколько раз Мартин сам стоял на вершине Стурхейе, обозревая тронхеймский фьорд, и думал: вот бы остановить этот миг… Как было бы здорово! Например, когда ты повстречал девушку. Ты только что увидел ее. Ну, скажем, в студенческом клубе неделю или две назад. Вы еще не успели поцапаться. Ты побывал у нее дома два или три раза, а она позавтракала у тебя, и вы сходили в кино или в театр, пьеса была так себе, и вы оба насчет этого согласны. Уже заходил разговор о том, чтобы ты познакомился с ее родителями, а она с твоими, но все это вроде бы не к спеху. Вы все время целуетесь, и жизнь кажется приятной и легкой. И тут ты нажимаешь на кнопку «сохранить игру». Отправляешь все это в память. Даешь название и складываешь в папку, чтобы потом вызвать. Ведь ты знаешь, что рано или поздно появятся проблемы. Может быть, не сегодня и не завтра, но рано или поздно они возникнут. Проблемы обречены возникать. Это, черт возьми, так же неизбежно, как то, что мы когда-нибудь умрем. В общем-то проблемы — это ладно, ничего особенного! Но иногда они принимают гипертрофированные размеры. Вы перестаете понимать друг друга, звереете и злобствуете. Беда в том, что мы не знаем, что будет дальше. Вот в чем загвоздка. Нам ничего неизвестно. Поэтому мы не знаем, как в том или ином случае умнее поступить. Мы даже не всегда понимаем, что мы чувствуем. И только задним числом сознаем, что поступили неправильно. Вот в чем была наша ошибка, говорим мы себе. Ужасно обидно понимать это, когда ты уже ничего не можешь поделать, потому что момент упущен. Он уже промелькнул. У тебя был шанс что-то предпринять, а ты его проморгал, потому что не знал, какие выйдут последствия.

Вот если бы можно было вернуться к тому, что было тогда, вернуться к тому моменту, когда появились проблемы, когда ты стоял на Стурхейе и за спиной у тебя ничего не было, и ты глядел на тронхеймский фьорд и видел его до самого моря, вернуться в тот миг, когда ты еще не успел засунуть в карман скомканный лист с написанными под горячую руку словами, надеть лыжи и, съехав по чудесному спуску, покрытому свежевыпавшим снежком, воротиться туда, где ездят трамваи и по улицам ходят девушки, где скопились все проблемы — представь себе, как это было бы гениально! Это же была бы совсем другая жизнь. Мы могли бы вернуться назад, вооруженные знанием о том, в чем была наша ошибка. Иными словами, мы находились бы в той же самой точке, что прежде, с теми же возможностями, но были бы уже умнее. Нам даже не потребовался бы безграничный объем памяти. Довольно было бы отключиться три раза в жизни. Остановить свою жизнь и вернуться назад. Для новой попытки. Всего три разочка! Никакой там вечной жизни и прочего в таком роде. Нет! Три раза, и все! И уж тогда держаться крепко. Не жульничать. Тогда жизнь не была бы такой беспощадной, хотя, надо думать, в ней осталось бы достаточно беспощадности даже на самый пуританский взгляд. Вероятно, ощущение времени стало бы тогда странным, ну и что из этого? Время и без того нелегкая ноша!

Мартин смотрит на нас.

— Ну, что вы скажете? — спрашивает он.

Костер уже почти догорел. Ингве, протягивая руку, обнимает Мартина за плечи.

Что тут можно сказать?

Это была первая ночь на острове.

Второй день