Читаем У полностью

- Именно. Кто наденет зеленую поддевку? Ее, небось, на Урале какой-нибудь скотопромыш-ленник носил.

- Почему скотопромышленник?

- Скотопромышленники обожали темно-зеленое. Из ихнего сословия происходили самые знаменитые биллиардные игроки. А не сыгрануть ли нам, Егор Егорыч, на биллиарде?

- Сыграли б, да вот сегодня уезжаю.

- Куда?

Я объяснил.

Он уже отмахнул второй ус, присмотрелся, еще раз намылил щеки и, указывая головой на портфель, сказал:

- Отдых? Вот и отдохнем вместе. Первое отделение откройте, Егор Егорыч, лежит там в синем конвертике бумажка. Очень вашего отдыха касается. Прочтите.

Я прочел телеграмму: "Продолжайте комплектовать,- торопили Черпанова из Шадринска,- если даже арестуют, сообщите, выручим. Директор строительства Забисин". Кроме телеграммы, в конвертике лежали черпановские полномочия за подписью того же Забисина на оптовое и рознич-ное комплектование рабсилы.

- Да и доктор сегодня не едет, Егор Егорыч, отдыхать с вами.

- Как?

- Только что порадовал. Буду, говорит, ожидать вместе с вами полной укомплектовки вашего, то есть моего, задания.- Черпанов посмотрел на меня значительнейше и еще более зна-чительнейше проговорил:- Откройте второе отделение! Загляните, но не вынимайте. Документ чрезвычайной важности!

Я заглянул во второе отделение портфеля. Там лежал толстый пакет, без адреса, с девятью печатями, гигантскими и сургучными:

- Пониме?

- Нет.

- Мореплавание знаете?

- Нет.

- А слышали: капитану дается пакет, который он распечатает, скажем, у Манильских остро-вов и там находит поручение чрезвычайной важности?

- Кто же ваш капитан и где же находятся ваши Манильские острова?

- Изучайте навигацию. Изучайте революционную навигацию, дорогой Егор Егорыч!

Я чувствовал, что Черпанов побеждает меня. Нет, зря я думал о его провинциальности и уже совершенно зря поверил доктору, что он намеком своим направил Черпанова на усилие комплек-товать рабсилу в таких местах и таких людей, где никого никто еще за все время революции не комплектовал. Смущало меня, правда, то, что намеки доктора о черпановском костюме оправда-лись, но мало какие намеки бывают, а затем, возможно, что Черпанов придает свое, особое и воз-вышенное значение заботе о костюме. Копошась в остатках этих размышлений, я нерешительно сказал:

- Пожалуй, лучше уж мне одному тогда уехать в дом отдыха-то?

Черпанов мял у зеркала жесткую свою губу.

- Позвольте, да вы, Егор Егорыч, ознакомились с задачами строительства? Чего вы бунту-ете? Что вы знаете? Строительство наше, дорогой мой, и сверхмощное и сверхбыстрое, а главное - сверхнеобходимое, иначе б мне не отпустили такие полномочия и я бы усы не сбрил.

- Вот еще усы приплетете к строительству.

- А чего нет? Поскольку усы пускают меня в нелегальность, раз я поругался с инспектором труда, постольку они заставляют меня действовать более революционно. Все удавшиеся револю-ции были бритые.

- Да вы, кажись, комсомолец, Леон Ионыч.

- Я?

Черпанов помял нижнюю губу.

- И то и се. Но разнюсь уполномочиями. Помните, что нашему комбинату поручено в виде опыта перерабатывать не только руду, но и с такой же быстротой людей, посредством ли голой индустрии, посредством ли театра или врачебной помощи - все равно. Но чтоб мгновенно! Вот я вам проектики покажу, пальчики оближете. Переделка в три дня...

Удивление, должно быть, непосредственно перешло на мое лицо, потому что Черпанов, взглянув на меня, многозначительно добавил:

- То-то.

Становилась понятной его гордость, с которой он встретил нас у ворот и даже его снисхо-дительное отношение к "сковыриванию" доктора, когда он узнал, что доктор готов идти служить в комбинат.

- Вам, Леон Ионыч, для такой цели нужны, наверное, особые люди.

- Кое-кого собрал.

Он сбоку соединил обе губы, присмотрелся - и остался доволен. Быстро повернувшись, он хлопнул меня по плечу:

- Обдумывал я сегодня и с такой точки зрений, Егор Егорыч,- что ж, если решаться, так и надо решаться! Вот хотя бы касаясь особых людей. Где их найдешь, если простых чернорабочих нет на рынке. По правде сказать, так для меня, чем люди хуже, тем лучше. Если у человека хоро-шие задатки и я его перевоспитаю, то какая мне от него благодарность? Он и перевоспитания моего ценить не будет, он все своими хорошими задатками будет хвастать и, того гляди, в моих действиях дисгармонию может разглядеть, свою линию пожелает загнуть, сам дирижировать собой, диктовать свои реформы. Какая же мне благодарность? Так?

- Так-то так, однако...

- Выкатывайте, Егор Бгорыч, ваше однако!

Черпанов меня озадачил.

- Однако, почему же за дрянью в Москву ездить?

- Дрянь дряни рознь, Егор Егорыч. Есть дрянь неученая, неграмотная, неловкая, стихийная, так сказать, дрянь. Такой дряни, безусловно, везде много. Но есть дрянь не так, чтоб уж очень дрянь, а полудрянец, который если даже слегка обработать, то он в деле окажется очень и очень полезным. Вот такой ученой, грамотной дряни, зря пропадающей, много, думается мне, в центрах, где пропадает она без толку и без счастья. Мы ее хватаем - и в домну!..

Вспомнив наш наем, я обиделся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Проза / Советская классическая проза