У аборигенов Океании

Я толкнул никелированные двери банка и чуть не отпрянул в изумлении. В помещении стояли трое бородатых верзил с заткнутыми за пояс топорами. Рост каждого из них был не менее ста восьмидесяти сантиметров. Поражало их одеяние, состоявшее из черных поясов шириною в две ладони, надетых прямо на голое тело. Такие пояса носят у нас гонщики-мотоциклисты. При более тщательном рассмотрении оказалось, что пояса растительного происхождения, из древесной коры, стянутой лыковой тетивой, словно бочка с огурцами. С поясов спереди спускались густые плетенки, доходившие почти до земли. Зато сзади… не было ничего, если не считать пучков свежих листьев, только символически прикрывавших ягодицы.

Робея, я взглянул выше. На бицепсах мужчин красовались сплетенные из трав браслеты, также с заткнутыми за них листьями. На руке одного из них был изящный браслет из бисера. Несколько выше в их убранстве бросалась в глаза значительная разница. Один носил на шее кусок выпуклой раковины, вырезанной в виде капли и свисавшей более тонким концом вниз. У второго было некое подобие нагрудника, сделанного из бамбуковых палочек и спускавшегося до середины живота. У третьего — тоже нагрудник, но намного короче.

Голова мужчины с длинным нагрудником была покрыта чем-то вроде княжеской шапки из разноцветных обрезков материи, увенчанной снежно-белыми перьями попугая с оранжевым хвостом райской птицы. Владелец короткого нагрудника замотал голову меховой повязкой; кроме того, у него был головной убор, похожий на епископскую шапочку, к которому он изобретательно прикрепил птичьи крылья, тоже, кажется, попугая. У третьего мужчины, на мой взгляд самого статного, торчала в носу заостренная с обоих концов косточка, длиною в пятнадцать сантиметров, ко лбу он приладил раковину в форме эллипса, а на голову надел некое подобие треуголки, также украшенной мехом и пучком свежих трав.

За этими тремя молодцами я покорно стал в очередь к окошку кассира, внимательно наблюдая за тем, что произойдет дальше. Ничего особенного, однако, не случилось. Первый, с коротким нагрудником, высыпав перед кассиром из мешочка целую груду монет, подождал, пока их сосчитают, получил квитанцию и отошел. Следующий подал настоящий чек — я не заметил, как он был подписан, — получил деньги, поблагодарил и ушел. Наконец, последний снова высыпал груду монет, взял бумажку, воткнул ее в свой универсальный пояс и направился к выходу. Служащий, сидевший у окошка, обслуживал их так, как у нас обслуживают вкладчиков в сберегательной кассе. Он даже не удостоил посетителей взглядом.

Хотя моя очередь подошла, я не удержался и выбежал за последним молодцом на улицу. И не зря. Я увидел, как мой красавец с плюмажем откинул листья с ягодиц, сел в… стоявший поблизости пикап, запустил мотор и отъехал, ловко маневрируя рулем.

— Скажите, пожалуйста, спросил я служащего, возвращаясь к окошку, — много у вас таких клиентов?

— Мы обслуживаем почти исключительно местных жителей. Эти трое — члены правления кооператива. У них здесь свои личные текущие счета. Немного хлопотно только с мелкой монетой. В прошлом году аборигены держали у себя около ста тысяч долларов в одношиллинговых монетах.

Что ж, тридцать пять лет — это все-таки уйма времени. Немного маловато, чтобы заменить листья на ягодицах штанами, но вполне достаточно, чтобы добиться водительских прав и инкассировать чеки. Маунт-Хаген начинал мне нравиться.

Маргаритки и райские птицы

В конторе окружного комиссара иностранных журналистов приняли весьма гостеприимно и сразу же снабдили массой разных сведений и цифр: двадцать пять аэродромов, свыше тысячи миль дорог, производство кофе и чая, добыча золота (на сумму свыше сорока тысяч долларов), более одиннадцати тысяч учащихся, шестнадцать больниц, органы местного самоуправления, кооперативы, автобусные линии, лесопильни… Хватит! Данные эти звучали достаточно внушительно, если учесть, что эта богом и людьми забытая долина осваивалась в течение всего только тридцати с небольшим лет (с перерывом па время войны).

Западное Нагорье — это двадцать пять тысяч квадратных километров и триста двенадцать тысяч жителей. Полторы тысячи европейцев помогают людям, которые, в сущности, лишь в конце 40-х годов нашего века перестали вести междоусобные войны.

Сыпались как из рога изобилия географические названия: Байер-Рпвер, Минь, Вабаг, Вапенаманда, Поргера…

Подавленный всем этим, я оживился лишь тогда, когда услышал слова: «запретная зона». Ибо если запрещено, то… интереснее всего ехать именно туда. Однако комиссар Бэлл и его заместитель Литтлер тут же начали рассказывать о проектах развития скотоводства и расширении плантаций чая, и было бы просто неучтиво напоминать нашим милым хозяевам об участке в тысячу квадратных километров, где у них оставалось немало забот и куда они никого не пускали.