У алтаря

Однажды вечером Гюнтер вернулся домой и застал в столовой Франциску Рейх, которая поджидала его, сидя за чайным столом.

— А где Люси? — спросил он, окидывая взглядом комнату и не видя сестры.

Франциска пожала плечами и указала головой на соседнюю комнату, дверь которой была закрыта.

— Оставьте ее одну, так будет лучше, — тихо сказала она, — наше присутствие стесняет ее.

Бернгард положил шляпу и перчатки и подошел к столу.

— Я никак не ожидал, что дитя может так глубоко чувствовать, — проговорил он, озабоченно хмуря лоб. — Мне непонятна привязанность Люси к такому человеку, каким был граф. Очевидно, она очень любила его, если его смерть привела ее в такое отчаяние.

Франциска молча покачала головой; она не решалась настаивать на своем прежнем мнении, но в душе была убеждена, что ее воспитанница вовсе не любила Оттфрида.

— Неизвестно, что, собственно, приводит ее в отчаяние — сама ли смерть или те обстоятельства, при которых она произошла! — с загадочным видом заявила гувернантка.

Бернгард отодвинул стул, чтобы сесть к столу, но эти слова так поразили его, что он остановился, вопросительно глядя на Франциску.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я думаю, — Рейх озабоченно взглянула на дверь и еще более понизила голос: — Я думаю, что Люси заставляет так страдать не смерть любимого человека, а какая-то тайная тревога, которую она старается скрыть и не может. Мне кажется, что для нее эта печальная история более ясна, чем для нас всех, вместе взятых, включая сюда и весь состав суда.

— Это невозможно, — решительно возразил Бернгард, — хотя она действительно была со мной в Р., когда произошел этот несчастный случай. Должен сознаться, что некоторые ее поступки мне тоже непонятны. До сих пор я щадил Люси и ни о чем не расспрашивал — ее состояние не позволяло еще больше волновать ее, но теперь нужно положить этому конец. Я поговорю с ней серьезно и заставлю рассказать все, что ей известно.

— Попробуйте, — с невеселой усмешкой заметила Франциска, — так она вам и расскажет! Вы не услышите ни звука. Одному Богу известно, что заставило этого жизнерадостного ребенка стать такой серьезной и замкнутой. Думаю, что с Люси ничего страшного не произошло, но она не хочет отвечать на вопросы. Если так будет продолжаться, бедная девочка непременно заболеет.

Бернгард опустил голову на руки и глубоко задумался. В комнате воцарилась тишина, которая, однако, вскоре была нарушена приходом лакея, доложившего о приезде местного следственного судьи.

— Очень приятно, — проговорил Гюнтер, быстро поднимаясь со стула. — Мадемуазель Рейх, скажите, пожалуйста, Люси, чтобы она не выходила в гостиную, пусть лучше раньше ляжет спать. Я уверен, что наш гость будет говорить и о печальном происшествии, заинтересовавшем всех, и для Люси будет лишним мучением присутствовать при разговоре. Завтра я побеседую с ней. А вы вернетесь сюда, не правда ли?

Франциска утвердительно кивнула и вышла в соседнюю комнату, оставив дверь полуоткрытой. Бернгард пошел навстречу гостю и после обычных приветствий предложил ему сесть.

— Благодарю вас, — сухо ответил судья, — я пришел к вам в качестве служебного лица.

— Вот как? В чем же дело? — непринужденным тоном спросил Гюнтер, подумав, что среди многочисленных рабочих, живущих в его имении, кто-нибудь совершил какой-то проступок.

— Садитесь, пожалуйста, надеюсь, мы можем разговаривать, сидя за чайным столом? Прошу покорно!

Лицо судьи оставалось непроницаемо-холодным.

— Господин Гюнтер, я пришел к вам по очень серьезному и неприятному делу, — сухим тоном заявил он: — Мне приказано арестовать вас.

Гюнтер отшатнулся и с удивлением взглянул на судью; ему показалось, что он ослышался.

— Арестовать меня? — переспросил он. — Меня? Вы, вероятно, ошиблись, господин судья!

— К сожалению, об ошибке не может быть и речи, — сдержанно ответил судья. — В приказе ясно обозначена ваша личность. Прошу подчиниться необходимости и последовать за мной.

Бернгард отошел к столу. Он настолько умел владеть собой, что даже этот неожиданный арест не вывел его из обычного равновесия, только лицо несколько побледнело.

— В чем же меня обвиняют? — медленно спросил он.

— Об этом вы узнаете в городе!

— Но, мне кажется, я имею право сейчас же узнать, по какой причине меня вдруг отрывают от семьи и тащат в тюрьму, — сказал Гюнтер. — Уверяю вас, я не имею ни малейшего представления, почему это происходит.

Судья заколебался. Возможно, ему стало неловко перед владельцем Добры, с которым он до сих пор был почти в дружеских отношениях; вероятно также, что внезапным обвинением он надеялся вызвать невольное признание Гюнтера. Как бы то ни было, он решился несколько отступить от служебного долга и сказал Бернгарду правду.

— Ваш арест связан с убийством графа Ранека, — произнес он, пытливо глядя в глаза Гюнтера.

— Может быть, меня даже считают убийцей графа? — насмешливо спросил Бернгард.