Мы ехали довольно долго, лишь изредка останавливаясь, чтобы заправиться и освежиться. Более того, после шампанского я постоянно хотела в туалет. В поле ходить больше не хотелось. Встреча с коровами, оставила свой рогатый
отпечаток в моей памяти. Солнце снова садилось за горизонт. Закаты в пригороде были действительно невероятными.
Я продолжала рисовать портрет Шона. И не заметила, как мы остановились.
– Только не говори, что этот кусок железа неожиданно сломался в конце пути. А дальше нам придётся топать пешком, преодолевая голод, жажду и тяжелые условия горной местности.
– У тебя бурная фантазия, малыш. К счастью, мы не в горах. У нас есть деньги и бутылка содовой. И старое корыто, которое я, кстати, нежно люблю, отлично справилось с нелёгким переездом. Проблема в другом.
– И в чём же?
Я смотрела на парня с нежностью и восхищением.
– Посмотри в окно и увидишь.
Прямо на дороге стояли три осла.
– Сейчас всё будет. Я мастер прогонять животных.
Я выбежала на улицу и начала прыгать вокруг ослов. Но они даже не смотрели в мою сторону и не сдвинулись с места. Я мычала, корчила рожицы. Я даже встала на четвереньки, стараясь показать ослам, что они должны отвалить. Шон хохотал, облокотившись о капот, и снимал происходящее на камеру. После часа неудачных попыток я сдалась и села рядом с ослом. Тот поднял хвост и навалил мне на джинсы огромную смердящую кучу.
– Вот скотина! Ты не осёл! Ты Хизер! И это самое страшное оскорбление!
После того, как ишак обосрал мою ногу, он вместе с двумя приятелями спокойно ушёл. Шон плакал от смеха.
– Снимай джинсы, Молли. Ты не сядешь в них в моё корыто.
– Шон, это не осёл! Это ушастая сука! Это были мои любимые джинсы! Это были мои единственные джинсы!
Сняв штаны, я бросила их на обочине и села в машину в одних трусах. Порылась в сумке, достала короткие шорты и снова заплакала. Стало жалко джинсы. И вообще постоянно хотелось плакать без особой причины. Такое случалось часто и именно осенью. Я закрыла глаза руками, стараясь спрятать от Шона крупные слезинки.
– Ну ты чего? Подумаешь, джинсы. Сейчас доедим до города, я куплю тебе двадцать таких и даже лучше. Прекрати плакать, Молли. Посмотри на небо.
Солнце село, окрасив небо в светло-розовый свет. Я всхлипнула и улыбнулась.
– Идём. Я сфотографирую тебя.
Я вышла и сложила руки на груди. Шон сделал несколько снимков и подошёл ко мне. Подняв моё лицо за подбородок, он заглянул мне в глаза.
– Дело не в брюках, я прав? Проблема гораздо глобальнее. Молли, если ты будешь молчать и не станешь делиться со мной своими мыслями, то я не смогу помочь. Почему ты плачешь?
– Я хочу украсить дом на Хэллоуин, Шон. Хочу раздавать конфеты ребятишкам в обмен на фразу "Сладость или гадость". Я хочу наверстать то, что упустила.
– И наверстаешь. Дом полностью в твоём распоряжении. Моя мама обожает Хэллоуин, каждый год покупает украшения в одной и той же лавке. Она с удовольствием покажет её тебе, и ты купишь всё, на чём остановится взгляд твоих невероятно красивых чёрных глаз. У Беды глаза чёрные, Молли.
Я вцепилась пальцами в его свитер и встала на носочки. Шон был гораздо выше меня. Я дотянулась губами до ямочки на подбородке и нежно поцеловала. Он заботился обо мне. По-настоящему, не требуя ничего взамен. Он не Стенли, что хотел трахнуть меня за букет цветов, и даже не Илан. Тот хотел купить меня за сто кусков, как вещь. Дорогую, но всё-таки вещь. Самое паскудное то, что теперь я даже не могла вернуть ему его деньги.
Сев на пассажирское сиденье, я пристегнулась и достала из папки листок с портретом Пейтона.
– Вот, держи. Это чтобы ты всегда помнил о том, что я очень сильно люблю тебя.
Шон уставился на портрет и широко распахнул глаза
– Милая, это потрясающе! Мы повесим его в гостиной, если ты не против. Нарисуй и себя тоже. А теперь выдохни, возьми себя в руки и вперёд. Мама уже заждалась.
Впереди показались огни ночного Лос-Анджелеса. Я замерла и почти не дышала. Нью-Йорк был красивым, но огни Лос-Анджелеса манили к себе всех американцев и многочисленных туристов из разных стран. Было в этом городе нечто волшебное.
По дороге мы заехали в магазин. На улице было шумно, люди куда-то спешили и весело болтали друг с другом. Мы вошли в супермаркет, и я потянулась за букетом красных роз. Я хотела подарить их матери Шона, продолжая представлять её седовласой и злой. Шон протянул мне бутылку дорого и крепкого Скотча.
– Вот. Цветы – это здорово. Но вискарь она оценит больше.
Я округлила глаза и недоверчиво взглянула на своего парня.
– Виски? Уверен?
– Более чем. Это моя мама, милая. И я отлично знаю, что ей понравится.
Припарковав машину у милого двухэтажного дома, Шон достал наши вещи и ободряюще подмигнул мне:
– Готова?
– У меня еще есть время сбежать? Шон, я боюсь. Я не понравлюсь ей.
Шон вцепился в мою руку, в которой я держала коробку со Скотчем, и потащил по аккуратной тропинке прямо к дому. В окнах горел свет. Было видно, что нас ждут. Шон постучал в дверь, и я зажмурилась. Дверь распахнулась. Я медленно открыла глаза и замерла.