У черноморских твердынь. Отдельная Приморская армия в обороне Одессы и Севастополя. Воспоминания

По совету Н. М. Кулакова я заехал к командующему Приморской армией генерал–майору И. Е. Петрову — представиться и доложить о первых боевых делах бригады, которыми он, по словам Николая Михайловича, очень интересовался.

— Молодцы моряки восьмой бригады! — этими словами встретил меня командарм, — Вот так и надо воевать — не ждать, пока противник начнет нас лупить, а бить его первыми!

Он стал расспрашивать о наших делах и жизни. Узнав, что бойцы еще не обеспечены горячей пищей, командующий страшно возмутился и обещал немедленно заняться этим лично. Благодаря вмешательству генерала Петрова кухни, обнаружившиеся на заводе, через два дня поступили к нам отремонтированными и заново полуженными.

Знакомство с командующим Приморской армией как-то очень меня ободрило. Иван Ефимович Петров принадлежал к людям, в которых с первой же встречи начинаешь верить. Я ушел тогда от него в приподнятом настроении, испытывая прилив энергии.

В бригаде еще не один день обсуждали и переживали боевые дела участников «большой разведки». Куда ни заглянешь — кто‑нибудь рассказывает: «Как ворвались мы в их окоп…» или «Он — на меня, а я хвать его прикладом!..»

Но скоро главной темой разговоров в окопах стал подвиг, совершенный в это же время на участке восемнадцатого отдельного батальона морской пехоты, который был только что сформирован и стал нашим соседом. Первые сведения об этом подвиге дошли до нас через связных и мгновенно распространились по бригаде. Однако сперва никто не знал фамилий героев, да и подробности всего, что произошло, излагались по–разному.

Вечером 8 ноября я соединился с соседями по телефону и спросил комиссара восемнадцатого батальона старшего политрука Мельника, не может ли он прийти на КП ближайшего к нему батальона нашей бригады — второго. Минут через сорок мы там встретились, и вот что я услышал.

— Не зная, что и где предпримет противник, — рассказывал комиссар, — мы в порядке усиления боевого охранения сформировали несколько групп–пятерок, которые назвали разведывательными. Одну такую группу возглавил политрук Николай Фильченков. Она выдвинулась на высоту у дороги, что идет к шоссе севернее Дуванкоя. Вчера утром, когда вы уже вели бой, у нас сперва было спокойно. Потом Фильченков дал знать на КП, что показались танки и что он со своими краснофлотцами постарается их задержать. Шло семь танков, группа Фильченкова залегла на их пути с гранатами и бутылками. Три танка разведчики подбили. Остальные повернули назад — немцы, с перепугу должно быть, не поняли, что наших всего пятеро… А потом там появилось пятнадцать танков. Мы уж приготовились встретить их на переднем крае. Но Фильченков решил не допустить врага и до батальонного рубежа. И не допустил. Пятеро моряков уничтожили еще несколько танков. Гранат у них было порядочно, но на такой бой, понятно, не хватило. Гранаты кончаются, а танки лезут… Чтобы хоть как‑то их задержать, наши ребята стали с последними гранатами кидаться под гусеницы. Первым Фильченков, за ним двое краснофлотцев, кажется, уже раненные… Погибла вся пятерка. Последний, Василий Цибулько, умер уже на руках у нашего военфельдшера Петренко. От него и известно главное. Подробности уточняем — кое‑кто видел эту схватку издали…

Старший политрук кончил, и все в землянке некоторое время молчали. С чем было сравнить этот подвиг? А он совершен вот тут, рядом. И люди, наверное, самые обыкновенные… Я спросил Мельника, что он о них знает.

— Трех других краснофлотцев звали Иван Красносельский, Юрий Паршин и Даниил Одинцов, а больше мне о них пока почти ничего не известно, — вздохнул комиссар Мельник и развел руками: — Батальон новый, все незнакомые… Про Фильченкова знаю, что призван из запаса. Он горьковчанин, волжский водник. Срочную служил на пограничном катере на Амуре — вспоминал тут как‑то…

Подвиг пяти героев вошел в историю, их имена известны теперь далеко от Севастополя. У того места, где они преградили путь фашистским танкам, стоит памятник. И наверное, каждый, кто к нему приходит, хоть на минуту мысленно переносится в севастопольский ноябрь сорок первого года, ощущает грозное величие тех дней. Ведь в подвиге политрука Фильченкова и четверых его друзей матросов с изумительной силой проявился тот необыкновенный душевный подъем, с которым вставали на защиту Севастополя черноморцы, готовые остановить врага любой ценой.

После того как подошли основные силы Приморской армии, наша бригада была включена в четвертый сектор обороны. Комендантом его стал генерал–майор В. Ф. Воробьев, командир 95–й стрелковой дивизии. Артиллерия дивизии начала оказывать нам поддержку. Начальство было теперь ближе, улучшилась связь, нас стали чаще проверять и информировать об обстановке. Но, хотя наших войск под Севастополем значительно прибавилось, за 8–й бригадой оставили весь ее прежний участок — 9 километров по фронту.