Читаем У черноморских твердынь. Отдельная Приморская армия в обороне Одессы и Севастополя. Воспоминания полностью

Закипела горячая работа. Наши заявки удовлетворялись немедленно и безотказно. А получить требовалось многое: мы знали, что запасы севастопольских складов исчерпаны, и надо почти все везти с собой.

В специальный эшелон были погружены 20 тысяч противотанковых и 25 тысяч противопехотных мин, 200 тонн взрывчатого вещества. Утром 24 декабря наш состав отбыл с подмосковной станции Митьково в Новороссийск.

«Огненный эшелон» шел с редкой для того времени скоростью. Его путь пролегал местами всего в 30–40 километрах от линии фронта, и железнодорожники делали все от них зависящее, чтобы мы нигде не задерживались. Они понимали: попади такой состав под бомбежку— и все вокруг превратится в дымящиеся развалины.

В Новороссийске нас уже ждал крейсер. Приняв на борт груз эшелона, он в канун нового, 1942 года вышел в море. Рано утром 1 января корабль входил в Южную бухту осажденного врагом Севастополя.

Он предстал перед нами в грозном величии города–воина: фронт обороны четко очерчивала огневая дуга орудийных вспышек, разноцветных ракет и светящихся трасс пуль и снарядов. Всю эту картину можно было окинуть одним взглядом. И это давало наглядное представление о том, как плотно охватил враг город с трех сторон. А с четвертой лежало море… В предрассветном сумраке проплыла мимо чудом уцелевшая белая колоннада Графской пристани.

Как только крейсер ошвартовался, офицер из штаба Приморской армии, представившись генералу Галицкому, доложил, что на причале ожидает машина. Такая четкость и внимание приятно поразили нас. И конечно, мы были бы поражены еще больше, если бы уже знали, что только минувшей ночью, в те самые часы, когда мы приближались к Севастополю, был окончательно отбит второй штурм города, длившийся целых две недели.

Не скрою —я, как, наверно, и все мы, в большом волнении сходил по корабельному трапу на севастопольскую землю. Вот он, город славы русских солдат и матросов, город, где подвиги его нынешних защитников перекликаются с воспоминаниями о первой Севастопольской обороне! А среди ее героев были и мои собратья по оружию — искусные инженеры–фортификаторы, мастера минноподрывного дела…

Где‑то в стороне падали снаряды. Мы поехали по совершенно безлюдным в тот час улицам. Здания, разрушенные бомбежками и обстрелом, чередовались с почти невредимыми. На фоне светлеющего неба четко вырисовывался купол бывшего Владимирского собора— усыпальницы адмиралов Нахимова, Корнилова, Истомина, Лазарева. Как и все в Севастополе, связанное с обороной его в прошлом веке, этот памятник приобретал теперь особый, глубоко символический смысл.

Час спустя Галицкий и я были у командующего Приморской армией генерал–майора И. Е. Петрова.

Тогда мне было известно о нем немногое. Я знал, что он участвовал в боях с басмачами, а в последнее время перед Отечественной войной был начальником пехотного училища в Ташкенте. С начала войны командовал одной из дивизий, оборонявших Одессу, и там же вступил в командование армией, которая потом сражалась у Перекопа, а теперь защищала вместе с моряками Севастополь.

Почему‑то Иван Ефимович Петров представлялся мне человеком суровым, жестким, излишне резким и очень немногословным. Все это казалось естественным— он много пережил, очень тяжелая задача легла на его плечи сейчас. Но такие представления мгновенно развеялись, когда на командном пункте Приморской армии навстречу нам вышел худощавый генерал в пенсне. Он приветствовал нас широким радушным жестом русского хлебосольного хозяина, встречающего старых добрых знакомых:

— Добро пожаловать! Поджидаю, давно поджидаю. Прошу ко мне в кабинет.

Кабинет командарма оказался небольшой скромной комнатой. Слева — стол с развернутой картой обороны Севастополя. Тут же — батарея телефонов. В углу походная кровать с тумбочкой у изголовья, и на ней еще один телефон. Сразу понятно: здесь генерал и работает, и живет, здесь проводит, не удаляясь от аппаратов, связывающих его с дивизиями и бригадами, короткие часы своего весьма относительного отдыха.

Мы сели у стола с картой, и Иван Ефимович, сразу обнаружив глубокое знание военно–инженерного искусства, заговорил о том, как представляется ему система противотанковых и противопехотных заграждений перед передним краем обороны, система, которая пока существовала лишь в зародыше.

В составе войск Севастопольского оборонительного района кроме отдельного инженерного батальона Черноморского флота были два армейских инженерных батальона, а также саперные и специальные военно–строительные подразделения. Но свои запасы мин Приморская армия израсходовала еще в Одессе. А того, что нашлось в Севастополе, едва хватило, чтобы заминировать самые танкоопасные направления — вдоль Симферопольского и Ялтинского шоссе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное