У черты

Антон смотрел в лица отца и матери: отцу – шестьдесят, инвалид, тяжелый порок сердца, матери – пятьдесят два, и под сердцем у него, как у всех, стоявших со своими близкими у садовой ограды, сжимался комок: если даже фронтовая судьба будет к нему милостива и он вернется домой – увидит ли он снова отца, увидит ли мать, встретят ли они его на пороге…

Солдатская жизнь – всегда неизвестность, неведение того, что предстоит. Не только того, что уготовано завтра, но и того, что наступит через час, полчаса, даже через минуту. Неизвестность, неведение и неожиданность.

Мама с отцом ушли от ограды сада в третьем часу, а в половине четвертого всех находившихся в саду и клубе выстроили на главной аллее, разбили на взводы – по сорок четыре человека. Появились объемистые тюки, их развязали – и каждый призывник получил в свои руки по солдатскому заплечному вещевому мешку. Они до крайности удивили всех тем, что грубый, плотный материал, из которого их скроили, был белого цвета.

– С ума сошли! Кто ж такое удумал – белые вещмешки?! – громко и возмущенно произнес сосед Антона по месту во взводе – заводской рабочий, электросварщик, но с опытом военной службы: не так давно он отбыл срочную, участвовал в освободительном походе в Западную Украину.

– Да, действительно… – поддержал рабочего другой сосед Антона по строю, не совсем уже молодой и тоже, видно, когда-то побывавший на армейской службе.

Над всеми взводами был уже командир, капитан по званию, из запасных – невысокий, худоватый пожилой человек. Седые виски, изрезанное морщинами лицо. На нем была командирская фуражка с красным околышем, красной звездой, на зеленой гимнастерке с накладными карманами блестела круглая медаль «20 лет РККА»; грудь перекрещивали ремни: портупейный и кожаной полевой сумки, висевший на боку. Окруженный взводными командирами в звании младших лейтенантов, пока еще без формы и знаков различия, в своей гражданской одежде, тоже призванных из запаса, он стоял в стороне от аллеи в выстроенными взводами; у капитана и взводных шел торопливый, бурный разговор: что делать с белыми вещевыми мешками? Ехать с ними на фронт – самоубийство, других, нормальных, зеленого защитного цвета нет, в тюках только такие, белые.

Но вот капитан и командиры взводов что-то решили, капитан вышел из их круга, из-под деревьев, на аллею, поднял руку, требуя внимания.

– Товарищи красноармейцы, отдаю приказание! Полученные вещевые мешки немедленно измазать землей, грязью, травой, глиной, углем, сажей, чем угодно, кто что найдет, но чтоб ни на одном из них не осталось даже белого пятнышка. Все поняли? Разойдись! Через десять минут построение и проверка!

В углу сада от недельной давности дождя между деревьями сохранилась мелкая лужица. Вокруг нее образовалась толчея. Призывники окунали в грязь свои мешки, мяли, терли их в руках, размазывая черную жиду по белой ткани, мазали комками грязи, земли заплечные лямки, чтобы и на них уничтожить белизну.

– А еще некоторые спорить брались: какие у нас в стране вредители, откуда, их всех еще в гражданскую передушили. Выдумки это все, пропаганда… Таким неверящим морды бы вот этими мешками нахлестать! Это что – не вредительство, не измена? Выйди с такой обмундировкой в поле, в бой – и весь полк до единого человека демаскирован, бей его в хвост и в гриву, никто не уцелеет. А сверху, с самолета? Да лучшей мишени не придумать!

Ворчливый голос принадлежал соседу Антона по строю – что первый стал ругаться по поводу белых мешков. Он и тут, у лужи, оказался с Антоном рядом. Свое мешок он утопил в луже полностью, потоптался на нем ногами, и теперь выкручивал его, как прачки выкручивают стиранное белье, отжимая воду.

Следом за состоявшейся проверкой красноармейцы – это звание уже приживалось, звучало в речи и командах командиров – в свои еще не полностью просохшие после купания в грязной луже вещмешки положили по паре нижнего белья и байковых портянок, круглые котелки для щей (один на двоих) и стеклянные, зеленоватые на просвет, фляжки для воды.