У черты

Капитан опять шел впереди, стуча по бетонному полу подковками офицерских хромовых сапог, освещая фонариком дорогу. Исчезни он со своим знанием подземных закоулков и фонариком, подумал Антон, и одним, без него, наверх не выбраться.

Что же это за подземелье, кто тут спасался, в этих бетонных стенах, под многометровыми сводами, где уютно только крысам и мокрицам, когда Берлин потрясали те тысячи и тысячи снарядов, что были выпущены по нему в дни штурма? Уж не Гитлер ли? Для кого бы еще стали строить на такой глубине такое мощное убежище, снабженное всем необходимым, всеми удобствами для длительного пребывания? Спросить капитана? Но он производил впечатление очень спешащего, очень погруженного в свои дела и мысли человека. Да и не стал бы он отвечать на такие вопросы простым солдатам, случайно остановленным им на улице.

Ящики капитан приказал опустить на землю у задних дверей автофургона. Картонные коробки с бумагами были уже в кузове.

– Все, ребята, спасибо, можете быть свободны, – сказал капитан Антону и солдатам. – Теперь я еще пишущую машинку притащу, – сказал он шоферу, – и поедем.

– Так зачем же вы, товарищ капитан, я смотаюсь!

– Нет, я сам. Тебе сунут какую-нибудь дрянь, а я там вполне исправную присмотрел. Меня не обманешь.

Капитан быстро пошел назад, а солдаты с Антоном направились в сторону рейхстага.

– Эй, ребята, погодите! – услышали они за спиной.

Шофер махал им, призывая вернуться. Был он уже в годах, небрит, с серебристой щетиной на щеках. Заношенная гимнастерка пузырилась над его поясным ремнем. Сапоги, похоже, хранили на себе пыль еще прошлого лета. Трудно было представить его городским жителем, а вот на колхозного шофера он походил вполне.

– Вообще-то не положено, дело секретное, но раз вы несли – я вам покажу. По гроб жизни не забудете, – сказал он и с этими словами снял крышку с того ящика, что нес Антон с напарником.

В ящике находилось что-то черное, обугленное, скрюченное, – сразу даже не поймешь – что. Белыми были только зубы, выставленные в каком-то пугающем оскале. Лишь через пару минут до сознания Антона и его товарищей дошло, что перед ними останки человека, побывавшего в сильном огне, но так до конца и не превращенного в уголь и пепел.

– Что это? – в один голос спросили стоявшие рядом с Антоном трое молодых солдат.

– Не что, а кто. Гитлер это – собственной персоной.

– Брось! – только и сказали пораженные бойцы, отказываясь верить.

– А вот это его жинка, – сказал шофер, открывая второй ящик.

То, что там чернело, сильно уменьшенное огнем против тех размеров, что были до сожжения, вообще не напоминало человека, скорее, это были косточки и какие-то кусочки, жилочки маленькой обезьянки, тоже скалившей свои мелкие, наполовину искусственные, фарфоровые зубки.

– И куда же их? – спросил потрясенный Антон.

– На экспертизу. На опознание.

– Кто же их в таком виде может опознать?

– В таком – никто, – рассудительно ответил шофер. – Их по-другому будут опознавать, научно. По костям, по зубам. Снимки зубов нашлись, медицинские записи. Ученые сличать будут.

Шоферу явно нравилось демонстрировать содержимое ящиков, выступать в роли знающего важную тайну, с апломбом разъяснять ее зрителям.

– А может, это ошибка, не Гитлер вовсе? – произнес Антон.

– Исключается, – мотнул головой шофер. – Как бы не десять свидетелей уже подтвердили. Из прислуги немецкой, из охраны. Кто его мертвого из кабинета на кострище тащил, кто бензином обливал, кто поджигал… Бензину мало раздобыли, не хватило, а то б и пепла от них не осталось…

Бывают странные состояния, когда понимаешь, что перед тобой реальность, но все равно кажется, что это какой-то мираж, только лишь чудится, и сам ты словно вдруг лишился плоти, стал невесом, воздушен, куда-то летишь, в каком-то парящем полете…