У черты заката. Ступи за ограду

За столом Беба оставалась задумчивой и печальной, но старалась не выдать своего состояния, по мере сил поддерживала разговор и весело улыбалась на обращенные к ней шутки. К счастью, мужчины были слишком заняты друг другом, и хозяйка дома осталась как-то в стороне.

Сколько ни старался Эрменехильдо высмотреть какой-нибудь явный недостаток в муже доньи Элены, тот — как ни странно — начинал ему определенно нравиться. До сих пор она почти ничего не рассказывала ему о муже, он знал только, что тот — художник, француз и достаточно богатый, судя по всему, человек. Этого было достаточно, чтобы он представлял его себе кем-то вроде Сальвадора Дали: безумные глаза, горящие манией величия, усищи в полметра и парчовый жилет с изумрудными пуговицами. В то, что пуговицы на Бюиссонье должны быть непременно изумрудными, Хиль верил особенно твердо — после того, как увидел портрет Дали на обложке журнала и, невольно заинтересовавшись, прочитал о его образе жизни и привычках. Эти пуговицы и их носитель были ему — заочно — глубоко противны, и поэтому тогда весной, увидев ничем не примечательного человека в дешевом спортивном пиджачке, он был даже несколько разочарован: а где же симптомы мегаломании? Он не мог не признать, что «проклятый сноб» — как он давно уже мысленно называл мужа доньи Элены — оказался, по крайней мере внешне, довольно располагающим к себе типом. Вот и сейчас, одетый в хорошо сшитый смокинг, Бюиссонье держался с той же подкупающей простотой.

Разговор зашел о его недавней поездке.

— Ну и как, насмотрелись? — с усмешкой спросил Ларральде.

Жерар покачал головой:

— Страшная картина, доктор. И знаете, что меня больше всего поразило? Эта всеобщая апатия, как будто все происходящее — в порядке вещей…

— А оно и есть в порядке вещей. Там никогда ничего не меняется.

— И люди терпят?

— А что вы можете им предложить взамен?

— Странно, — сказал Жерар. — В Европе принято считать южноамериканцев народом скорее нетерпеливым и уж во всяком случае не склонным мириться с тиранией. Эти постоянные революции…

— Какие революции? Не смешите меня! Настоящие можно перечесть по пальцам, а все остальное — это казарменные перевороты. Нет, маэстро, характер латиноамериканцев вы себе представляете неверно. Народ у нас терпелив, очень терпелив. И совершенно пассивен политически. Политически активна только ничтожная его часть — образованные круги… Ну и еще военные, но это уже по-другому. Просто, понимаете, у нас на континенте нет ни одного вонючего генерала, который не мечтал бы стать президентом — хоть раз в жизни, хоть на месяц, хоть на недельку! А так что ж — студенты главным образом…

— Юристы?

— Да не только. — Ларральде рассмеялся. — Помните, как мы с вами познакомились, донья Элена?

— О, еще бы! — воскликнула Беба, оторвавшись от своих мыслей. — Вам тогда рукав оторвали, ужас что такое…

— Вы, значит, считаете, что Перон сидит прочно? — спросил Жерар.

— Перон? Вовсе нет. Перона свалят очень скоро — попы и военные: он и тем и другим поперек горла. Будет ли это к лучшему — не уверен. Уж мы-то в Латинской Америке хорошо знаем, что значит власть в руках генералов. Это всегда начало новой диктатуры… Правда, есть одно исключение — Гватемала. Только одно на всем континенте. Трудно предположить, что найдется второй такой Арбенс, и еще труднее — что он найдется именно у нас…

В два часа Беба извинилась перед мужчинами и встала, сославшись на головную боль.

— Мы вас замучили своими разговорами, — смутился Ларральде, — простите, донья Элена. По моей вине вы проскучали весь вечер…

— Что вы, доктор… Я слушала с большим интересом, но сейчас мне и в самом деле нехорошо. Я слишком много выпила, от шампанского у меня всегда начинается головная боль. Доктор, а почему бы вам не остаться ночевать у нас? Стоит ли ехать в такую даль, серьезно…

— Благодарю, донья Элена, к сожалению в шесть у меня дежурство.

— О-о, как неудачно… В шесть утра? От души жалею ваших завтрашних пациентов, — улыбнулась Беба. — Ну что ж, в таком случае до свиданья, доктор, надеемся видеть вас в этих краях почаще — дорогу вы теперь знаете…

— Спасибо… Непременно. — Хиль неловко поклонился.

— Ну что ж, покончим с этой бутылкой? — спросил Жерар, когда Беба вышла.

— М-м… Вы знаете, боюсь, — сказал Ларральде. — Мне ведь и в самом деле работать. Тем более коньяк — я к нему непривычен… Нет, Бюиссонье, не стоит. Мне пора.

— Успеете еще, я вас довезу за час. Даже скорее можно: дороги сейчас свободны.

— Чего ради, — решительно возразил Хиль. — Автобусы по Луханскому шоссе ходят всю ночь, доеду до первой станции, а там электричкой…

— А спать когда?

— Я выспался днем, заранее. Мне только заехать домой переодеться, а там я уже буду в форме. Старый студенческий рецепт, — он улыбнулся, — холодный душ и пол-литра черного кофе.

— Ладно, поехали! Уж к поезду-то я вас доставлю…