У черты заката. Ступи за ограду

— Поздравляю, — сказала Беатрис. Она вспомнила вдруг, что, несмотря на почти четырехмесячное знакомство, еще не читала ни одной строчки, написанной Жюльеном. — Кстати, Жюльен, ты дай мне почитать что-нибудь свое, из опубликованного.

— Из опубликованного! — Жюльен фыркнул. — Кто я, по-твоему, такой, чтобы публиковать свои вещи? Я тебе не какой-нибудь слюнявый потаскун Клодель, чтобы писать стихи для развлечения буржуа!

— Ты, разумеется, не Клодель, — кивнула Беатрис. — Но какой смысл работать, если не имеешь намерения печататься? Кто будет читать?

— Во всяком случае, не ты, — высокомерно бросил Жюльен, закуривая бережно извлеченную из кармана помятую сигарету. — Не ты, не Клер и не те шлюхи, что каждый вечер прогуливают своих собачонок и своих любовников по авеню Луиз…

— Спасибо за… — Беатрис запнулась, подыскивая слово. — За параллель. Ты, как всегда, страшно любезен.

— А что до меня, то я никогда не гнался за дешевым успехом, — продолжал Жюльен. — С меня достаточно, если мои стихи поймут и оценят пятнадцать человек. А на остальное человечество мне наплевать! Я знаю, что гениален, и с меня этого достаточно!

Беатрис стало вдруг нестерпимо скучно и неуютно. Бедно обставленная комнатка Клары Эйкенс выходила окном на север, а Беатрис органически не переносила мест, лишенных солнца. Она поглубже забралась в кресло, поджав под себя ноги, и прикрыла глаза. Жюльен продолжал говорить что-то о поэтической школе неолеттристов, последователем которых являлся.

— Ты что, спишь? — спросил он вдруг, толкнув Беатрис.

Та отрицательно помотала головой.

— Плохое настроение? — продолжал он допытываться.

Беатрис пожала плечами и ничего не ответила.

— Ладно, я тебе почитаю из своего, раз уж ты просила, — сказал Жюльен. — Хочешь послушать «Плач Калипсо»?

Беатрис кивнула. Жюльен почесал бороду, кашлянул и начал читать нараспев:

Зилькар аволи лизар бедор
Туей килаф оризис капита,
Коли сто абизор сулик
Эсталли эсталли казук…

Невольно заинтересовавшись, Беатрис открыла глаза. Жюльен не сдержал довольной улыбки.

— Здорово, а? Впрочем, не стоило читать тебе такие грустные стихи, раз ты не в настроении. Вот послушай, эти веселее:

Малана ова калемо
Мостри нале тутф тутф,
Аиди нале нале
A! О! И! Пан пан![60]

— На каком это языке? — спросила Беатрис, подняв брови.

— Ты просто маленькая идиотка, — снисходительно ответил Жюльен. — Я ведь тебе только что объяснил, что нам не нужно прибегать к помощи уже существующих языков, как это делают ублюдки-классицисты. Попутно замечу, что к ним я причисляю всех, от Ронсара до старой потаскухи Клоделя…

— Господи, да чем тебе досадил этот несчастный Клодель?

— Не мне, черт побери! Человечеству, поэзии — вот кому он досадил! Он и — я беру шире, гораздо шире — вся эта банда. Так о чем это я? А, да! Так вот, языки нам не нужны. Как показывает само слово «леттризм», мы ищем красоту и возможность самовыражения в совершенно новом и смелом сочетании букв. Если же…

Беатрис пожала плечами.

— Насчет самовыражения не знаю, но если вы действительно видите красоту в этих своих «тутф тутф»…

— А по-твоему, слюнявая жвачка этого мерзавца Валери красивее, да?! — яростно закричал Жюльен, вскакивая на ноги. — Что такое вообще красота?! «О кровля мирная, где голуби воркуют»[61] — это красиво, да?

— Что ж, это несомненно красиво, — сказала Беатрис. — И приятно. Я, например, очень люблю воркующих голубей. И мирные кровли тоже. Не понимаю, чем они тебя раздражают!

— Тем, что это ложь!! Нет больше никаких мирных кровель — понимаешь ты это или нет, или до вас в вашей Америке это еще не дошло?!

Жюльен вышел из комнаты, хлопнув дверью. Беатрис вздохнула и снова закрыла глаза.

Не нужно было приходить в этот дурацкий дом, подумала она. Всякий раз, когда сюда придешь, — обязательно неприятность. Или тебя обругают, или расскажут неприличный анекдот, или начнут при тебе ссориться и чуть ли не драться. Что за нелепая жизнь!

Минут через двадцать — Беатрис уже собиралась уходить — явилась наконец Клер, худощавая энергичная девица в веснушках, с огненно-рыжими волосами.

— О, добрый день, — сказала она, увидев забившуюся в кресло Беатрис. — Давно ждешь? Я не знала, что ты здесь, иначе вернулась бы раньше. До чего скверно жить без телефона… Сейчас я встретила этого болвана Грооте, моего бывшего профессора, и он…

Продолжая болтать скороговоркой, Клер выложила из сумки принесенные пакеты, пинком загнала под шкаф старую туфлю. Беатрис молча наблюдала за ней, не двигаясь с места.

— Что это ты сегодня такая молчаливая? — спросила наконец Клер, удивленно глядя на подругу.

Беатрис пожала плечами.

— А вообще я люблю поговорить?

— Нет, но сегодня ты молчишь особенно. Что-нибудь случилось?

— Господи, что может со мной случиться… — Вздохнув, Беатрис встала и отошла к окну. — Сейчас Жюльен читал мне свои стихи.