У черты заката. Ступи за ограду

— Ты могла дружить с дочерью такого отвратительного человека?

— А она-то при чем? Ей было десять лет, когда кончилась война. А потом она из-за этого и расплевалась со своей семейкой — когда все сообразила. Бросила даже университет и умотала к вам.

— В Аргентину?

— Не знаю точно, последнее письмо было из Монтевидео.

— О, это совсем рядом…

— Так что, видишь… Такие, как ее папаша, благополучно выкрутились, а мелкую рыбешку в сорок пятом году расстреливали пачками — без суда и следствия…

— Совсем без суда?

— Ну как «совсем»… Формально суды были — полевые суды, по законам военного времени. Полчаса разбирательства — и к стенке. Иногда даже по анонимному доносу.

— Кларита, не нужно вспоминать о таких вещах.

— О них и не забудешь, Додо. Знаешь, детские впечатления остаются на всю жизнь. Ты счастливая — у тебя было хорошее детство, обыкновенное. С куклами, со сластями, с каруселями…

— Да, детство у меня было хорошее, — тихо отозвалась Беатрис.

Они опять замолчали. Начался дождь. По подоконнику снаружи мягко барабанили капли, в комнате запахло теплым летним ненастьем.

— Что у вас там сейчас делается? — спросила Клер.

— Где — у нас?

— В Аргентине. Я читала недавно, там была революция, какие-то беспорядки.

— Да, — кивнула Беатрис. — Было восстание. Как это называется… попытка переворота. Месяц назад. Некоторые мои знакомые там принимали участие…

— Ты бы, наверное, тоже принимала участие, если бы была сейчас там?

Беатрис улыбнулась и покачала головой:

— О нет. Зачем?

— Ты же говорила, у вас там какой-то диктатор. Он что, сукин сын?

— Да, и большой. Но мне до него нет никакого дела. До политики вообще, я хочу сказать.

Клер посмотрела на нее задумчиво, словно собираясь что-то возразить, но ничего не сказала. Беатрис, подперев кулачком подбородок, прищуренными глазами смотрела в окно, на дождь в неяркие пятна синевы между тучами. Что-то неуловимо надменное в линии профиля и длинные, не по моде, волосы в сочетании с мешковатой непромокаемой курткой придавали облику аргентинки некоторую театральность — так мог выглядеть паж на сцене.

— Черт, ты мне иногда напоминаешь орхидею, — сказала Клер.

Беатрис, не сразу оторвавшись взглядом от окна, рассеянно глянула на подругу:

— Напоминаю кого?

— Орхидею, понимаешь? Такой цветок. — Клер усмехнулась. — Ясно, почему тебе нет дела до политики. Впрочем, мне тоже плевать на нее в высочайшей степени. У тебя сейчас есть любовник, Додо?

Беатрис рассмеялась несколько принужденно.

— Кларита, это не очень здоровое любопытство!

— Помилуй, вполне естественное. Я почему спросила — вчера мы о тебе вспоминали в одной компании, там были Вермееры и Жюльен, и мадам Вермеер вдруг говорит — про тебя: «Воображаю, сколько у этой девочки любовников!» — а Жюльен сказал, что ты вообще обходишься без них. Вермеерша вытаращила глаза: «Как, разве и Додо лесбиянка?»

Беатрис покраснела и возмущенно фыркнула.

— Я так хохотала, чуть не лопнула, — продолжала, смеясь, Клер. — А потом вдруг подумала: а ведь, пожалуй, Жюльен прав, как это ни странно. Ты что, действительно спишь одна?

— Клара, мне не нравится этот разговор, пожалуйста, прекрати.

— Ждешь прекрасного принца? Не стоит, Додо, ни к кому они не приходят, поэтому лучше найди себе хорошего парня. Я тебя могу познакомить с кем хочешь, есть даже один студент конголезец, сын какого-то черного вождя из Руанда-Урунди. Не смейся, говорят, это шикарно — иметь любовника-негра. Ты не пробовала?

— Господи, хватит тебе, — с досадой сказала Беатрис. Встав из-за стола, она отошла к полке с книгами и стала перебирать томики в истрепанных бумажных обложках.

— Я говорю совершенно серьезно, — сказала Клер. — Ну, за исключением негра, это в шутку. А вообще любовник тебе нужен, Додо. Ты думаешь, я не понимаю, откуда вся эта меланхолия? Не нужно вести себя так, как эта дурища Сюзанн, которая в понедельник не помнит, с кем спала в субботу, но и изображать из себя святую…

— Клара, я прошу тебя прекратить!

— Ну ладно, ладно! Молчу. С тебя станется, что ты еще и в сводничестве меня обвинишь. Я ведь просто хотела тебе помочь. Скажи, Додо, у тебя была в прошлом несчастная любовь? Да? Я ведь вижу.

Беатрис положила книгу, которую только что взяла, и отошла от полки. Сняв с гвоздя старый студенческий картузик Клер, она принялась внимательно разглядывать амулеты и жетоны, которыми, по традиции Брюссельского университета, был сплошь облеплен бархатный околыш.

— Он что, бросил тебя? — снова спросила Клер, не дождавшись ответа на первый вопрос.

— Он умер, — медленно ответила наконец Беатрис. — Умер самой страшной смертью, какою может умереть человек…

— Я тебе сочувствую, — сказала Клер, помолчав. — Это было давно?

Беатрис пожала плечами, продолжая разглядывать амулеты.

— Не знаю… По календарю — давно. — Она повесила картузик на место и вернулась к столу. — Клара, я хотела узнать насчет работы…