У черты заката. Ступи за ограду

— Ну, накидываемся, — сказала Беатрис, принимаясь за еду. — Я действительно умираю от голода. Наверное, я отощала за последние дни — была сильная качка, и я почти ничего не ела. Если не считать таблеток дромамина. Теперь я понимаю, что тебе действительно неудобно было отказаться, бедный папочка! А дон Альберто тоже получил дипломатическое назначение — в Уругвай? Ха-ха, воображаю, как он сходит на берег в Монтевидео с этими своими усищами…

— Ему-то повезло, — улыбнулся дон Бернардо. — Ты не смотрела на карте, куда нужно ехать мне? Это не Монтевидео, моя дорогая. Будь это прилично, они загнали бы меня к белым медведям.

— Слушай, папочка, я, очевидно, просто дура, но я так до сих пор и не понимаю — за каким, собственно, дьяволом им вообще понадобилось тебя куда-то загонять?

Дон Бернардо поморщился, размазывая по булочке замороженное масло.

— Видишь ли… Как выяснилось, мы слишком уж по-разному смотрим на многие вопросы…

— Кто это «мы»?

— Я имею в виду себя и моих единомышленников, с одной стороны, и тех, кто делает нашу сегодняшнюю политику, — с другой. Ближайшее окружение Лонарди, иными словами.

— Что он за тип, кстати? — рассеянно спросила Беатрис, занятая едой и наблюдениями за улицей. — Выглядит симпатично, он даже понравился моим знакомым в Брюсселе…

— Лонарди — честный и недалекий человек, — ответил дон Бернардо. — А окружение его погубит. Он совершенно не понимает, что нельзя всерьез руководить страной с теми людьми, которыми он себя окружил. Точнее — которым он позволил себя окружить. Между прочим, наш милейший Хуан-Карлос сейчас стал субсекретарем по делам печати. Ты, надеюсь, оцениваешь всю прелесть этого назначения?

— Оцениваю всю прелесть, — кивнула Беатрис. — Но он хоть настоящий кабальеро, папа. После всей этой сволочи, которая руководила печатью при Пероне…

— Дора, ты неподражаема, — засмеялся дон Бернардо. — Если бы Хуан-Карлос услышал твой комплимент…

— Нет, но в самом деле! Не сравнишь же ты его с каким-нибудь Апольдом!

— Революция для того и делалась, чтобы новые руководители не были похожи на старых, — возразил дон Бернардо. — Ты сама знаешь, я очень люблю Хуан-Карлоса, но ведь это человек, начисто лишенный даже зачатков политического common sense[76]…

— Ну, в моих глазах это не такой уж недостаток, — засмеялась Беатрис. — Ненавижу людей, наделенных здравым смыслом. Может быть, конечно, в политике они нужны, но тогда тем хуже для политики. Папа, тебе действительно нужно туда ехать?

— То есть? — переспросил дон Бернардо, подняв брови. — Я ведь тебе сказал, почему мне нельзя было отказаться.

— Я это поняла. Но, может быть, твое назначение можно рассматривать как… ну, как своего рода «гонорис кауза», без необходимости что-то делать в действительности?

— Ах вот что! К сожалению, нет, дорогая, от «необходимости что-то делать» мне, пожалуй, не отвертеться.

— И когда ваше превосходительство думает отбыть к месту назначения?

— Я ждал тебя. Теперь это уже вопрос дней.

Беатрис вздохнула и отодвинула свой прибор.

— Жаль. Я могла бы поехать с тобой, но, честно говоря, хочется пожить какое-то время здесь. И потом, Доминиканская Республика… — Она сделала гримаску. — Боюсь, это слишком уж на любителя. Хватит с меня перонизма. Послушай, расскажи — как все это здесь происходило?

— Что именно?

— Ну, революция. Много было стрельбы?

— Здесь — нет. Впрочем… Вон, посмотри напротив, видишь?

Беатрис посмотрела через перекресток и только сейчас заметила не убранные до сих пор развалины небольшого трехэтажного дома рядом с баром «Гельвеция».

— Ого! Я и не заметила. Здесь было антикоммунистическое командование или что-то в этом роде, правда?

— Да, штаб-квартира «Альянсы», — кивнул дон Бернардо. — Странные эти субъекты продолжали защищать режим, даже когда сам Перон уже сидел на канонерке. Они держали под обстрелом весь этот перекресток, кончилось тем, что сюда подошел танк и начал стрелять из пушки прямо им в окна. Это было, так сказать, единственное сражение в столице. Ну а в Кордове уличные бои продолжались двое суток, там было сложнее…

— Послушай! — воскликнула Беатрис. — Ты о Пико Ретондаро ничего не знаешь? Он ведь, наверное, уже вернулся, — воображаю, какой лихорадочной деятельностью он сейчас занят!

— Молодой Ретондаро? Да, он вернулся. Приехал ко мне в Кордову накануне всей этой истории. Ему… очень не повезло. Он был тяжело ранен, в первый же день. Пулеметной очередью, если не ошибаюсь. Ему ампутировали руку… левую.

Дон Бернардо кашлянул и оттянул пальцем твердый крахмальный воротничок.

— И вообще врачи ничего не гарантируют, — продолжал он негромко, глядя в окно мимо головы дочери. — Его перевезли сюда на прошлой неделе… До сих пор он вообще считался нетранспортабельным, как это называют. У него сильно повреждены легкие и еще что-то… словом, в грудной клетке.

Беатрис, выпрямившись, смотрела на него расширенными глазами, с выражением скорее недоумевающим, чем испуганным.

— То есть как это — ампутировали руку? — сказала она, пожав плечами, и спросила: — Что же он теперь — совсем без руки?