У черты заката. Ступи за ограду

— Глупый вопрос, дорогая. Если у человека ампутирована рука, то, значит, ее совсем нет.

— Я понимаю, — прошептала Беатрис, вдруг вся как-то съежившись. — Но представить себе Пико…

Дон Бернардо продолжал смотреть в окно, беззвучно барабаня пальцем по подлокотнику. За соседним столиком кто-то придушенным от сдерживаемого смеха голосом рассказывал политический анекдот, часто упоминая имя контр-адмирала Рохаса.

— Ваша проклятая политика, — сказала Беатрис со злой убежденностью. — Неужели все это стоит того, чтобы калечились и умирали самые лучшие? Ведь всегда получается, что подлецы остаются в стороне, а гибнет всегда лучшая часть молодежи…

Она говорила, тоже глядя куда-то в сторону, но сейчас посмотрела на отца и осеклась.

— Папа, тебе плохо?

— Нет-нет, нисколько, — отозвался дон Бернардо. — То есть я хотел сказать… Я просто устал, Дора. Ты хочешь еще чего-нибудь? Нет? Тогда поехали домой. Я тебя отвезу и сам должен буду отлучиться на несколько часов… Мы договоримся, где встретиться, чтобы пообедать…

Он встал, расплатился с подошедшим официантом и предложил дочери руку. Беатрис почувствовала, что на этот раз за привычной отцовской галантностью скрывается слабость, стремление почувствовать поддержку; ее охватило смешанное чувство жалости и панического страха.

— Если ты устал, я поведу машину, — сказала она. — Правда, папа, мне очень хочется. Я так давно не садилась за руль!

— Я еще не инвалид, чтобы меня возила дочь, — отказался дон Бернардо.

Пожалуй, она напрасно встревожилась. Сидя сейчас рядом с отцом и поглядывая на его руки, уверенно лежащие на руле, Беатрис подумала, что приступ мгновенного и панического страха был необоснованным. Просто ее ошеломили новости, это страшное известие о бедном Пико. Понятно, что и папа не относится к этому спокойно. Он изменился в лице — она даже подумала, что ему плохо, — именно тогда, когда она сказала о жертвах среди лучшей части молодежи. А что, если он — один из руководителей восстания в Кордове — чувствует себя ответственным за все эти жертвы?

Беатрис покосилась на отца, словно разглядывая незнакомое лицо. Он сидел выпрямившись, в немного напряженной позе, как всегда за рулем; удивительное, в сущности, лицо, смешавшее в себе черты ученого и конкистадора. Или она никогда этого не замечала раньше, или что-то новое появилось в нем за этот последний год. Седые и аккуратно подстриженные усы и бородка — это все очень профессорское, так же как и лоб, которого сейчас не видно под шляпой. А вот как эта шляпа надвинута и как смотрят из-под нее глаза — в этом есть что-то даже пиратское. Бедный папка! Не пиратское, конечно, но что-то такое… Шляпа? Что ж, папа всегда умел быть элегантным, и если уж он надевает шляпу под таким углом, то можно быть уверенной, что именно такой угол и является самым distingue, а взгляд у человека всегда становится немного пиратским, когда он ведет машину по такой улице, как Коррьентес. Нос — другое дело, этот большой и горбатый нос ничем уже не объяснишь, он несомненно достался от первых Альварадо. Dieu merci, она своим носом обязана предкам по материнской линии, скорее всего каким-нибудь японцам. Действительно, откуда бы в семье носатых Альварадо взяться такому ничтожному носу…

Дело, конечно, не в носах. Почему всегда думаешь о ерунде, когда нужно думать о важном? Может быть, у папы это в характере, такое раздвоение. Доктор Джекилл и мистер Хайд. Доктор Альварадо и кондотьер Коллеоне. Впрочем, кондотьер — это совсем другое. Скорее — конкистадор. Один из тех, кто шел в джунгли со шпагой, и не ради наживы. Ради мечты, как Понсе де Леон. Но бросить на карту свою жизнь — это одно. А жизни других? Жизни тех, кто тебе доверился? Что, если он действительно обвиняет себя в том, что произошло с бедным Пико?

Занятая своими мыслями, Беатрис не заметила, как они пересекли Кальяо. На авеню Пуэйрредон дон Бернардо повернул направо.

— Сейчас можем заехать навестить Хуан-Карлоса, — пошутил он. — Он будет рад тебя видеть и несомненно оценит твое последнее mot…

— Какое это? — рассеянно спросила Беатрис.

— Ну, относительно того, что на фоне сволочи Хуан-Карлос выглядит настоящим кабальеро…

— Я так не сказала! Послушай, папа, в том, что случилось с Ретондаро… ну, и вообще в жертвах этого восстания — пойми меня правильно, вопрос может показаться бестактным, но мне самой очень больно, — в этом всем ты не чувствуешь какой-то доли своей вины?

Дон Бернардо молчал, словно не расслышав вопроса. Они миновали площадь с псевдоготическим зданием инженерного факультета и свернули на Лас-Эрас. «Здесь я в первый раз увидела Фрэнка», — подумала вдруг Беатрис.