У Червленого яра

И такой она в этот момент казалась поникшей, беззащитной, без всякой надежды на лучшее, что у самого Миронега горестно сжалось сердце.

— Ну, чего ты опять реветь? — придвинулся он к девушке. — Уж не знаю, чего ты там на самом деле натворила, но коли захочешь в Пронск вернуться, так я князю Изяславу виру за тебя уплачу, — неожиданно расщедрился он.

Услада подняла заплаканное лицо, но ничего не ответила.

— Ты не смотри, что я в землянке живу, — Миронег чуть подался вперед, — коли надо, я серебро сыщу. Так везти виру Изяславу?

Девчонка замерла, по ее лицу было видно, что она что-то для себя решает. Миронег тоже замер, чтобы не спугнуть.

— Ты добрый, — выдохнули розовые губки, отчего по спине Миронега рассыпались шустрые мурашки, — научи меня козу доить, — улыбнулась Услада, — я справлюсь.

Вот и добейся чего от этой сказительницы.

— Сам подою, — поднялся Миронег, подхватывая котел. — Пойду подремлю. А Изяслав, говорят, отходчивый, простил бы, — кинул он, как бы невзначай.

Глава XV. Медосбор

Миронег отточенными движениями делал надрезы в подвешенных на крюки сотах и вниз плотными золотистыми струями устремлялся мед, кружа голову дурманящим ароматом. Услада, сосредоточенно сведя брови, следила, чтобы кадки не переполнялись, и разливала янтарную жидкость по небольшим горшочкам, закупоривая их берестяными крышечками и перематывая тряпицами. К удивлению бортника, его ученица оказалась на редкость старательной, с первого раза быстро улавливала как надобно, сама не стеснялась переспросить, ежели что-то смущало. Раньше Миронег провозился бы целую седмицу, не меньше, а с помощницей они слаженно управились за пару дней.

В камышах у реки наготове стоял срубленный на скорую руку плот. И здесь Услада помогала, как могла, — тонкими изнеженными ручками подтаскивала бревна, подавала веревки. Миронег ворчал: «Сам я, чего схватила, не бабья работа», — а все ж было приятно.

А вчера городская певунья подоила свою первую козу, а потом в детском восторге бегала с подойником, ворковала с умиротворенными козами и гладила кудри игривых козлят. С очагом и стряпней правда дела пока шли туго: кресало в слабых пальчиках не хотело выбивать искры, вода из котла убегала, заплескивая огонь, каша пригорала. Здесь Миронегу приходилось не зевать и вовремя исправлять чужие ошибки. Услада краснела, прикусывала губку, вставала на цыпочки за плечом, чтобы лучше разглядеть, что и как делает опытный бортник.

А уж тесто так просто измывалось над девчонкой, хватая за руки, прилипая к столешнице и пытаясь сбежать наземь. Пек Миронег себе редко, заранее настаивая хмельную закваску и перемалывая тяжелыми каменными жерновами зерно на муку. Хлопотная это работенка, а все ж без хлебушка-то как, не плавать же в вервь, попрошайничать у баб, всякий раз, как захочется отведать румяной корочки. Вот и приходилось выпекать караваи самому. А научил дед Корчун, он, казалось, умел все, не чураясь ни мужской, ни женской работы. Выжить в лесу — вот главная его наука. Теперь Миронег старался обучить ей Усладу, но пока с переменным успехом. Ну, не все сразу, вот мед уже ладно запечатывает, и то уж хорошо.

— А что ты тут зимой делаешь? — бросила через плечо Услада, обернув очередной горшок.

— Лычаницы плету, — подмигнул ей Миронег, — горшки леплю.

— Вот эти? — изумилась Услада.

— Их.

— И это можешь? — и такое восхищение было в больших карих очах, что умелый хозяин невольно засмущался.

— Да чего там уметь, — небрежно отмахнулся он, — глину по осени заготовил, словно тесто глину замесил, водички чуть подливая, а там раскатывай лентами, как у девок в косах, и сворачивай из них горшок али крынку, потом скребком швы затираешь да в печь, там главное жар нужный держать, чтоб не лопнули. Не так ладно, как у градских горшечников, они на круге лепят, стеночки тоненькие…

— А ты женат был? — внезапным вопросом перебила его Услада.

Миронег отвернулся, как бы по делу, пряча лицо.

— Был, — сухо отозвался он.

— Померла, да? — тихо спросила Услада, опуская очи.

— Надеюсь, жива-здорова, — с легкой горечью усмехнулся Миронег.

— Как так, в монастырь подалась? — Услада подвинулась ближе, уже не скрывая отчаянного любопытства.

— Нет, — буркнул Миронег. — Все, управились. Иди отдохни, я пойду огонь разведу, обедать пора.

— Прелюбодейка, да ты ее прогнал, да? — не собиралась отставать Услада, не замечая, что бортнику про то совсем уж говорить и не хочется.

— Хорошей женой она была, — перестал прятать взгляд, а в упор уставился на любопытную девку Миронег, Услада покраснела, но взгляд тоже не отвела.

— Чего ж тогда? Ты к той бабе, что давеча прибегала, наведываться стал, так ее отец с братьями отобрали. Я слыхала, такое бывает.

— В байках твоих? Там и не такое бывает, — скривил губы в усмешке Миронег.

— А чего ж не хочешь мне сказаться? Я никому не скажу, — Услада осенила себя распятьем.

— А чего ты не желаешь говорить, почему тебя ищут? Я тоже про то помалкивать стану, побожиться могу, — показал крепкие зубы Миронег.

— Я дров принесу, — махнула косой Услада, разворачиваясь к поленнице.