У дикарей

Вон она вся, словно покрытая утренней дымкою, которая начинает уже кой-где отделяться от нее и подниматься к бирюзовому небу; вон она словно взбрызнута вся, начиная от первой травки и кончая седыми холмиками, тающею росою; вот она вспыхнула вся розоватым, мягким нежным оттенком, когда вдоль нее брызнули первые лучи солнышка и раз навсегда, казалось, захватили ее теплыми, нежными лучами; вон она засияла вся под ними и заискрилась и ярко выступила своей зеленью и яркими цветами, и только впадины ее, озера и болота — остались еще с дымкою, которая быстро тает в воздухе, чтобы заиграли веселые блестящие зеркала воды…

Каждый час — новое зрелище. Каждый час — новая картина этой степной природы — тихой в своей первобытности, скромной, но величавой на вид, которую как-то не хочется нарушать даже нашим караваном.

И мы молча едем и любуемся ею в это степное, ясное, тихое утро и молча двигаемся далее и далее, рассекая те степные равнины.

Степь! Степь! Сколько прелестей в тебе в такое летнее утро, сколько свежего воздуха, который словно здоровьем вливается в грудь, сколько тепла и света — яркого, которым пронизывает тело человеческое, как будто нежа его, вливая в него что-то такое жизненное, бодрящее, здоровое, вызывая его к деятельности и жизни!..

Недаром, больные грудью стремятся тут к природе. Недаром слабые, малокровные, потерявшие, теряющие жизненность в себе, идут в эту степь, чтобы взять себе ее здоровый, чистый воздух!

Порою мы делали нашим маленьким караваном привал, когда уставали качаться в седлах.

В большинстве случаев, это была — маленькая, словно последнее воспоминание наших лесов, березовая, светленькая, с белыми стволами роща. Какой прохладой веяло от этой листвы. Сколько аромата цветов было на этой опушке леса, защищенной от солнышка. Как хорошо было спуститься с лошади и пасть и растянуться на этой теплой, шелковистой траве под ярко-синим безоблачным небом.

Тогда лошади свободно пускались с закинутыми поводьями за седла на простор степи, а мы часами лежали и дремали под тенью мелкой поросли опушки. Не думая ни о чем, а только наслаждаясь этим легким воздухом, которым легко так дышать, только чувствуя, как разливается в теле нега от этого сухого, нагретого солнцем, чудного воздуха.

Не хотелось, бывало, расставаться с этой, приютившей нас на время, березовою рощею; но дорога была еще впереди, и мы снова садились на своих лошадей и пускались в дорогу.

* * *

Мы ехали к озеру Тайчи. Это озеро было знаменито в этой киргизской степи; но эта известность его была не от минеральных каких его вод, ни от славного степного кумыса, каким могут похвастаться киргизские сибирские степи, а от ярмарки, на которую киргизы сгоняли сюда сотни тысяч своего скота и съезжались сами с громаднейшего пространства.

Этот съезд и привлекал нас собой, представляя редкое место для всевозможных наблюдений, где легче всего познакомиться, узнать, что такое степь, где легче всего узнать свободно разгуливающего по ней ее киргиза, видеть его жизнь — наблюдать ее во всей ее непринужденности.

Это была своего рода выставка степи со всеми ее овцами и баранами, со всеми ее козлами, быками и лошадьми, со всеми населяющими ее народностями, начиная с переселенца хохла и кончая бедным киргизом, со всеми ее юртами, увеселениями, со всей той обстановкой степи, которая интересна для нового человека. И мысль об этой ярмарке часто дорогой приходила в голову, и мы только о ней и говорили.

— А, что, Ахмет, — обращались мы к своему проводнику, — скоро Тайчи?

— Тайчи? — переспрашивал нас в мохнатом малахае, несмотря на лето, Ахмет. — Тайчи далеко еще: сначала будет дорога, потом будет другая дорога еще — небольшая со столбами, с проволокой, потом будет юрта одна, потом будут Тайчи! О, — заключил он, — Тайчи далеко, далеко еще, далеко!

Но мы не огорчались этой далью степной, радуясь тому, что в ней столько для нас заманчивого, нового, что мы не можем этой степью налюбоваться.

Действительно, мы скоро встретили одну дорогу. Эта дорога была уже колесная и такая гладкая, ровная, убитая копытами прогонного скота, что хотя по ней сейчас пускай любой автомобиль со скоростью ветра.

Скоро попался нам настоящий тракт, если только можно так назвать проселочную дорогу с телеграфными столбами.

— Куда же идут столбы? — спросили мы Ахмета.

Ахмет важно ответил.

— В Тайчи.

* * *

Скоро мы увидали и обещанные юрты киргизов — белые под солнцем, как пятна, в зеленой степи, кругом которых что-то издали копошилось в виде стада.

Уже вблизи этих юрт, разбросанных по степи, мы неожиданно встретили всадника. Он был в теплом бараньем малахае и верхом на быке. Пропустить такой случай было невозможно нашему любителю-фотографу, и мы попросили Ахмета приостановить немного всадника, чтобы запечатлеть его во всей его прелести на фотографическую пластинку.

Действительно, он был прекрасен, с своим темно-бурым рогатым быком, с своей арбою скрипучею, с первобытными колесами, с своим седлом на воле, и с плетеною корзиною, полною какого-то ярмарочного груза.