У дороги. Мужняя жена. На пути к границе

— Это я! — закричала Агнес Линде. — Что тут происходит? Ее впустили, и она тоже принялась за дело. Ставили тесто для сладкого пирога — вымешивать его надо было долго-долго.

— Это для Хуса, — объяснила Катинка. — Он сластена. Любит сдобное тесто.

Агнес Линде месила тесто с такой силой, что оно пошло пузырями.

— Ох, уж эти мужчины. Им еще и пироги подавай, — сказала она.

Катинка вынула из печи противень.

— Попробуйте печенье, — сказала она. — С пылу с жару. Щеки ее горели, как медный таз.

К дневному поезду на станцию пришли фрекен Иенсен и Луиса-Старшенькая. Началось перестукиванье и дипломатические переговоры через кухонное окно.

— Учуяли, прости меня Господи, — сказала Агнес Линде. Она устало опустила руки и сидела в неловкой позе, зажав в коленях миску с тестом.

Мария вынесла им на перрон тарелку с печеньем.

Луиса от восторга так заерзала на скамье, что двое проезжих коммивояжеров смогли рассмотреть из окна поезда довольно большую часть ее «украшения».

Когда поезд отошел, в кухне открыли окна. На скамье Луиса-Старшенькая и фрекен Иенсен за обе щеки уписывали печенье.

— Ах, до чего же вкусно, фру Бай! Ну просто пальчики оближешь…

— Да, фру Бай хозяйка, каких мало, — сказала фрекен Иенсен.

— Ну, пошла молоть мельница, — сказала в кухне Агнес и снова взялась за тесто.

Бай распахнул окно конторы — оно приходилось как раз над скамьей.

— На что ж это похоже! — сказал он. — Мне не перепало ни крошки!

— Поделиться с вами, господин Бай? — спросила Луиса. — Разе вы тоже любите сладкое?

— Отчего нее, если кто-нибудь уделит мне кусочек, — «кавалерийским» тоном заявил Бай.

На перроне послышались возня и повизгиванье.

— Что там случилось? — крикнула из кухни Агнес.

— Мы подкармливаем птенчика, — сказала Луиса-Старшенькая. Она вскарабкалась на скамью и, выставив напоказ свое «украшение», совала в рот Баю печенье.

— Ой, он кусается! — вскрикивала она.

Именно в подобных случаях вдова Абель говорила:

«Ах, они все еще сущие младенцы, — они ведь совсем не знают жизни…»

Луиса-Старшенькая понесла к кухонному окну пустую тарелку. Крошки она подобрала пальцами. Сестрицы Абель не любили, когда что-нибудь пропадало зря.

Луиса заглянула в кухню через окно.

— Ах, если бы мама знала, — медоточивым голосом сказала она.

— Выходит, еще не пронюхала, — сказала Агнес, не отрываясь от теста.

Луисе-Старшенькой передали через окно фунтик с печеньем.

— Такую малость не стоит и тащить домой, — сказала Луиса старушке Иенсен, когда они вышли на дорогу.

Еще не дойдя до лесной опушки, они уписали все печенье. Луиса-Старшенькая бросила фунтик на землю.

— Луиса, детка, Боже сохрани… Фрекен Линде такая остроглазая… еще, чего доброго, заметит…

Фрекен Иенсен подобрала бумажку. В кармане она бережно расправила ее и завернула в нее три печенья, припрятанные для Бель-Ами.

Катинка устала. Как была, с засученными рукавами, она присела на колоду для разделки мяса и посмотрела на свои изделия.

— Это и в сравнение не идет с тем, что мы пекли дома к рождеству.

Она стала рассказывать, как они готовились к рождеству — ее мать, сестры и все домочадцы… Из теста для хвороста Катинка лепила поросят — бросишь их в кипящее масло — плюх — а они ломаются.

А братья старались потихоньку стянуть что по-вкуснее, — мать вооружалась большим половником и охраняла блюдо с хворостом.

А когда кололи миндаль, братья тоже не упускали случая утащить ядрышки, — бывало, от фунта миндаля остается меньшее половины…

В дверь постучали. Это был Хус.

— Сюда нельзя! — сказала Катинка, не открывая. — Через час… Приходите через час.

Хус подошел к окну.

— Подождите в саду, — сказала Катинка. Она заторопилась поскорее кончить работу и послала Агнес занять Хуса.

Агнес просидела с ним полчаса. Потом ушла.

— Управляющего Хуса занимать слишком уж легко, — рассказывала она Андерсену. — Ему надо одно — чтобы его оставили в покое и не мешали насвистывать в свое удовольствие.

— Где же Агнес? — спросила Катинка, выйдя в сад.

— Кажется, ушла.

— Когда лее?

— Да, наверное, час тому назад… Хус рассмеялся.

— Мы с фрекен Линде очень расположены друг к другу. Но разговор у нас не клеится.

— Сейчас будем укладываться, — сказала Катинка.

Они вошли в дом и стали упаковывать съестные припасы в большую корзину. Горшки для устойчивости перекладывали соломой.

— Плотнее, плотнее, — приговаривала Катинка, нажимая ладонями на руки Хуса.

Она открыла секретер и отсчитала несколько серебряных ложек и вилок.

— И еще я хочу взять веер, — сказала она. Она порылась в шкафу.

— Ах, он, наверное, в ящике.

Это был ящик, где хранилась шкатулка с котильонными орденами и подвенечная фата. Катинка открыла шкатулку с ленточками.

— Старый хлам, — сказала она.

Она сунула руку в шкатулку и небрежно поворошила ленты и ордена.

— Старый хлам. — И она снова стала искать веер.

— Подержите мою фату, — попросила она. Она протянула Хусу фату и шерстяной платок. — Вот он, — сказала она. Веер лежал на дне шкатулки.

— А это ваш подарок, — сказала она. Шаль лежала в сторонке, обернутая в папиросную бумагу. Катинка вынула ее из шкатулки.