У друкарей и скоморохов

Васке стало стыдно перед отцом митрополитом за русалку. Работой своей он был доволен и вовсе не считал, что русалка та плохо намалёвана. Напротив, тот же Бажен уверял его, смеясь, что работа даже слишком мастерская: надо ведь, сумел сделать эту зеленоволосую тварь такой похожею сразу на двоих — не только на Вешку, а в той есть, кто спорит, кой-чего русалочьего, но и на добрую и ликом прекрасную её хозяйку… «Как давно это было! — удивился малый. — Если б не русалка намалёванная, то и лицо Вешки совсем бы забылось». Его дернули за рукав: скоморохи по очереди подходили к руке подобревшего старичка, и Томилка скорчил уже немыслимо постную рожу…

— Заждите, детки! — сказал им митрополит Иов Борецкий. — Федько, знайди лопату и зробы, что тобе приказалем… Детки! Мастер Спиридон зараз поведал мне про вас. Претерпели есте от гонителей наших. Уси зараз терплят, молитися надобно. Пане Спиридоне! Ключи у тебе, видимкны малый чулан, нехай возьмут, что им потребно из одежины. А отрочку сему замурзанному хоч бы и мой подрясник, там есть, майже новый. Я, ещё протопопом Иваном тут будучи, — он показал, не глядя, в сторону церкви, — справил его, да не доносил. Мы с отрочком зараз под одну версту, что старый, что малый. Ну, идить, детки.

И он повернулся было к мастеру Спиридону, но тут шагнул вперед Бубенист и тихо, но настойчиво попросил позволения поговорить с преосвященным отцом наедине, время самое малое забравши. Митрополит взглянул на него внимательно, и Васка увидел, какими молодыми ж любопытными могут быть глаза у этого хилого старичка. Кивнув лазутчику на крыльцо, митрополит двинулся за ним, с трудом передвигая ноги.

Томилка уже рылся в кузове телеги.

— Тек и есть, верно я это боками своими почуял. Котел украли, бельишку нашему ножки приставили, ведерка кожаного и того нет, фляга…

С треском распахнулись дверцы погреба. Здоровяк-послушник отворил их, наверное, головой, потому что в руках еле удерживал берестяной, весь в земле и веревками обмотанный, короб.

— Головы пока целы — и то, считай, подарок, — серьезно сказал Бажен, не отрывавший глаз от двери, за которой скрылся Бубенист.

Уже в сумерках мастер Спиридон повел нечаянных гостей на новое место; как и собирался, к своему подручному Селивону Рыболову.

Глава семнадцатая , в коей Бажен объявляет войну Речи Посполитой, а Васка вступает в единоборство с коренным киевлянином, заключает с ним мир и начинает прогулку по Киеву

Отобедав, скоморохи облизали ложки и, но обычаю, сунули их за голенища. Чернобровая хозяйка, протирая стол, одарила их за это взором осудительным, сложила грязные полумиски и вышла, неслышно ступая босыми ногами.

— Что это было, дядя? — скучно спросил Томилка.

— Затирка. Просто тесто такое, в кипятке с солью распущенное.

— Живут, конечно, они чистенько, справно, хлебово каждому наливают в особливую миску, а вот еда бедная… Хозяин наш какого вчера осетра вытащил — и на базар сразу! И рыбою тут несет…

— Помолчал бы, утроба несытая! — осерчал ни с того ни с сего Бажен. — Чем же здесь ещё вонять может, в каморке, если хозяин здесь сети сушил? Спасибо ему и на том… Хватит отсыпаться, завтра перед светом пойдем с Селифаном, поможем невод таскать.

— Я не смогу, атаман, — сказал Бубенист. — Мнe, может быть, и ночевать с вами не доведётся.

— Казаки там бьются, Селифан рыбу ловит, ты своё дело делаешь, а мы тут… Рассказал бы хоть.

— Про те дела вам же лучше не знать — мало ли чего… Одно скажу, что на днях доведется кому-то в Путивль скакать.

— Не, я не поеду. Надо сперва мне с ляхами теми переведаться. Я их первым не задирал.

— Беда, ребята! Ваш атаман замирение с поляками нарушает и Речи Посполитой войну только что объявил. Ой, как страшно!

— Смеешься, дядя? Как нас в Прилуках вязали, что-то они про мир не вспомнили. А к запорожцам, сказывают, донских казаков много пришло. Они что ж, по-твоему — не русские? Не нашего царя подданные?

Бубенист помолчал. Зажав уже в левой руке кремень и трут, он любовался остальною, на столе разложенное снастью для курения: была там короткая глиняная трубка, набитая крученым табаком, кисет, кресало. Поднял смеющиеся глаза на Бажена:

— Про донских казаков мне ли не знать? То дело известное, что их с запорожцами водой не разольешь: то донцы на Сечи, то запорожские на Дону живут, в Крым вместе по морю ходят. Так ведь они люди воинские! Прости мне, старику, однако мушкет — это тебе, атаман, не сопелка, хе-хе…

Бажен, побагровев и набычившись, присматривался к тому, как торжественно берёт Бубенист в зубы свою казацкую трубку. Васка, забоявшийся ссоры, смотрел на них во все глаза и увидел, что трубка уже немного треснула у дыры, той, широкой, сверху, куда заталкивается табак… Вдруг атаман хлопнул Бубениста по плечу: