У.е. Откровенный роман...

Если вдоль дороги стоят старая крохотная кирпичная церковь, две бензоколонки, сарай-забегаловка с надписью «Coffee-shop» и хибара с гордой вывеской «First Union Bank», то американцы называют это down-town, а все окружающее – city, город. Хотя сарайная архитектура даже большого скопления таких «билдингов» еще отнюдь не город в нашем европейском понимании этого слова. Но американцам на нашу старосветскую терминологию плевать, их Нью-Йорк так же похож на старый британский Йорк, как «Боинг-747» на «У-2» времен братьев Уточкиных.

Ричборо был, конечно, никаким не городом, а колонией вилл и односемейных домов, разлегшейся на огромной зеленой территории величиной, я думаю, с Тульскую область. Ну, поменьше, конечно, но когда вы час едете по совершенно безлюдным drive, то есть проездам, lines, то есть линиям, и ways, то есть путям, вдоль частных дворов величиной с парк Сокольники, и за кронами деревьев этих парков едва просматриваются один-два дома, а потом опять не то сады, не то парки с теннисными кортами, плавательными бассейнами и табличками «NO TRESPASSING. PRIVATE PROPERTY»,[47] то, повторяю, ваши представления о городе как городе следует забыть и в который раз чертыхнуть этих американцев. «Richboro» – богатое «боро» или, что правильнее, район богачей. Вот и весь перевод, в котором суть всех американских Ричборо, Ричмондов, Ричдрайвов и Ричдейлов. Богачи селятся с богачами, и никакой бедняк не может купить себе домишко в этом районе, поскольку домишек тут просто нет и многоквартирных домов не строят, а каждый дом с участком акров на двести тянет по меньшей мере на триста, а то и на пятьсот тысяч долларов. И пока едешь – хоть часами! – вдоль этой «одноэтажной» Америки, то невольно думаешь – ну, блин, живут же люди! сплошные олигархи! откуда у них такие бабки? коммунистов на вас нет! неужели какой-то владелец бензоколонки тоже живет в таком доме?

Через час, с помощью карты и еще двух остановок у бензоколонок на развилках дорог, я все-таки нашел этот гребаный Спринг-драйв! Он оказался короткой дорожкой с шестью домами по каждую ее сторону – далеко не такими богатыми, как те, мимо которых я проезжал, и без гигантских владений-парков. Пролетариат тут живет, что ли? Хотя нет, и здесь перед каждым домом полянка с подстриженной травой, у каждого дома два гаража с машинами типа «лексус» и «торус», а за домами лужайка с плавательным бассейном, огромная наземная тарелка телеантенны, баскетбольное кольцо на столбе, а кой у кого даже свой теннисный корт. Поскольку нет тех огромных парков, скрывающих роскошные «хаусы», то и люди какие-то видны – кто траву стрижет газонокосилкой, кто в теннис играет. И ведь ничем от нас не отличаются – такие же две руки у каждого, две ноги и одна голова, а дома не слабые – комнат так на восемь, а то и десять, если судить по окнам…

Да, повезло мальчику Ване Суховею из нижегородского Дома грудного ребенка!..

Но стоп! Какой на фиг мальчик Ваня в доме номер 12 – окосел он, что ли? Трое пацанов – никакие не Вани, а чистые японцы – гоняют по двору мяч и забрасывают его в баскетбольное кольцо, а еще двое копаются в детском велосипеде, а шестой карапуз босиком ковыляет на кривых ножках за тявкающим щенком, но и этот карапуз никакой не Ваня, а тоже японец!

Медленно проезжая мимо оглянувшихся на меня японских ребят, я сверил табличку с номером «12» на доме с записью в своем блокноте и остановил машину. Все мои расчеты просто постоять где-нибудь рядом с этим домом, чтобы дождаться приезда или выезда его хозяев Глена и Сементы Стилшоу с их сынишкой Ваней (или как там они его переименовали), и в дешевый бинокль, который я купил на Бродвее, издали разглядеть этого мальчика, – все эти планы полетели к черту. Какие тут Глены и Сементы?!

Я вышел из машины и направился к японцам. Самый старший из них, двенадцатилетний, я думаю, прекратил игру и выпрямился с мячом в руках.

– Hi! – сказал я, приветственно поднимая руку.

Мальчик выжидающе улыбнулся: «Hi! How are you!», и я тут же вспомнил, что в Америке принято улыбаться, здороваясь с людьми. Улыбайся, блин, улыбайся, покажи человеку, что у тебя ничего плохого нет ни в душе, ни в намерениях…

Но мы же не умеем улыбаться, вот в чем наша беда! За семьдесят лет всемирного братства и всесоюзного «человек человеку – друг» мы разучились даже здороваться по-человечески, с улыбкой.

Все-таки я растянул губы:

– Слушай, это же Спринг-драйв, 12, так?

– Да, сэр, – почти хором сказали японские мальчишки, окружая меня.

И, глядя на них – худеньких, черноглазых и явных погодков, одинаковых, как грибочки из японского леса, – я улыбнулся уже от души.

– Но разве это не дом мистера Стилшоу? Глен и Семента Стилшоу…

– О! – сказал старший. – Они давно съехали. Мы купили этот дом.

– Давно съехали? – обескураженно переспросил я. – Куда съехали?

– Кто ж знает? – пожал он плечами и спросил: – А вы откуда? Из Венгрии?

Мысленно чертыхнувшись на свой все-таки неистребимый, как оказалось, акцент, я не стал разубеждать этого мальчишку, сказал: