У Элли опять неприятности

— И мы тратим двадцать минут на то, чтобы дойти от входа в больницу до тамошней автостоянки (где у меня уже практически личное место для парковки), и я злюсь и потею, и у меня поднимается давление при мысли о том, что будет с моей работой, если на нее наложат руки Саймон и Гундосая Николя. Мне вообще не нравится моя работа. Более того (знаю, знаю, что это ужасно звучит, но мне все равно придется сказать вам рано или поздно) — мне не нравится моя мама. Мне просто страшно подумать о том, сколько времени я провожу в обществе людей, которые мне не нравятся.

Мастер из Автомобильной ассоциации прибыл в четверть двенадцатого и завел машину с первой попытки. Он попытался утешить меня, уверяя, что это наверняка какая-то проблема со свечами или с распределителем зажигания. И в любой момент это может повториться, так что лучше все как следует проверить. Может быть, что-то произошло в тот момент, когда пострадали задний бампер и фонарь? Я не разговаривала с машиной всю дорогу до работы. Она выставила меня в совершенно дурацком свете перед этим мастером из АА, и если она думает, что я теперь отдам кучу денег за новый бампер, то пусть думает дальше. Выходя, я как следует хлопнула дверью, чтобы показать ей, кто из нас хозяин, и табличка с номером свалилась в лужу.

— Ну вот и вы, — сказала Николя, когда я вошла в приемную. Она откинулась в кресле, выставив одну руку так, как будто ждала, пока высохнет лак на ногтях.

Держу пари, что она таки действительно ждала именно этого.

— Да, вот и я, — уныло согласилась я.

— Я все рассказала Саймону, — надменно процедила она. — Он хочет вас видеть. У себя в кабинете.

Ее улыбка была ужасна. Нет, ее мало утопить в черном мешке. Я напрягла фантазию, представляя себе изощренные орудия пытки.

Когда я вошла в кабинет, Саймон даже головы не поднял.

— Я попала в ДТП, — выдавила я. — Меня такси стукнуло…

— Серьезные повреждения? — спросил он, все так же не поднимая взгляда.

Мне захотелось как следует встряхнуть этого жалкого маленького ублюдка. Хоть бы посмотрел на меня, хоть бы поинтересовался, все ли со мной в порядке. «Серьезные повреждения»? Как будто ему есть до этого дело!

— Ничего особенного. Две сломанных ноги, вывихнутое плечо, ампутация руки и сотрясение мозга.

Он медленно уставился на меня, явно озадаченный:

— Я имел в виду машину.

Ну да, конечно.

— Ничего такого, чего я не могла бы простить, — ответила я.

Он все еще выглядел озадаченным. Ну разве это не подло? Где в жизни справедливость, если такой человек, как Саймон, сидит за большим пустым полированным столом, чувствуя себя ужасно важной шишкой, и совершенно не понимает ни иронии, ни сарказма? Он принялся барабанить ручкой по столу, видимо желая создать у меня впечатление, что он думает.

— Садитесь, Элисон, — вымолвил он наконец, снова не глядя на меня.

Ну вот, пожалуйста.

— Я… э… не могу сказать, что вы плохо работаете.

Разумеется, вот оно. Я задержала дыхание и сжала пальцы в кулаки.

— Все дело в том, как вы распределяете рабочее время.

— Я знаю. Я знаю, и мне очень жаль… — отчаянно начала я, ненавидя себя за это отчаяние и ненавидя его за то, что он заставляет меня это говорить. — У меня было много проблем, но, надеюсь, теперь…

— Все дело в том, — проронил он, наконец подняв голову и глядя на меня холодным, лишенным интереса взглядом. — Все дело в том, что компании слишком дорого обходятся эти пропущенные вами часы. Попробуйте встать на позицию компании, Элисон.

Ну да, какая же я дурочка. А я-то волновалась по поводу закладной и телефонных счетов.

— Но я всегда стараюсь отработать пропущенные часы, — сказала я, стараясь, чтобы это прозвучало как справедливое негодование, а не как униженная мольба. — В прошлый вторник я работала допоздна из-за мастера по стиральным машинам и отрабатывала во время ланча за тот день, когда мне пришлось поехать к врачу из-за маминой катаракты.

— Надежность ничем не заменить, — назидательно сообщил Саймон. Он откинулся на спинку кресла и повторил свое изречение медленно, как молитву: — Надежность… ничем… не… заменить.

Мы смотрели друг на друга через полированную поверхность стола. У него были рубашка от Пьера Кардена, папа в Португалии и полное отсутствие проблем. А мне нужно было оплатить закладную и телефонные счета, мой кот лежал под капельницей, от машины отваливались самые нужные детали, и сердце мое переполняло отчаяние.

— Пожалуйста, — сказала я. Голос у меня дрожал. — Пожалуйста, дайте мне еще один шанс. Я буду надежной. Я буду думать о компании. Я… я скажу машине, чтобы она не ломалась… — Я подумала, не предложить ли мне отдаться ему, но решила, что он не поймет шутки.

— Что ж.

Он встал и подошел к окну. Моя судьба безвольно повисла у него в руках.

— Я человек справедливый, — сказал он, обращаясь к цветку в горшке на подоконнике. — Назовем это серьезным предупреждением. Вы согласны со мной, Элисон?

Цветок ничего не ответил.

— Это так справедливо, — услышала я чей-то жалкий, заискивающий голос. — Спасибо вам, Саймон. Я высоко ценю…

— Но это серьезное предупреждение будет занесено в ваше личное дело.