– Я очень давно начал войну с модернизмом. У меня когда-то даже статья в «Новом мире» вышла, которая называлась «В защиту банальных истин: Заметки о поэтической форме». Там был анализ стихотворения Вознесенского «Свадьба». Я и по сей день враг модернизма и постмодернизма. Сейчас в позии появилось новое поколение. Их соблазнил ваш очень талантливый земляк – ленинградец Иосиф Бродский, который, как я всегда говорил, стал жертвой собственной гениальности, тем, что гением он стал раньше, чем человеком. А так не бывает. У Бродского есть стихи, которые я очень высоко ценю, мне они нравятся. Я убежден, что он таких стихов мог бы написать большое количество. Но он уже был гением и верил в гениальность своей левой ноги.
Я всегда презирал тех людей, которые отправились в эмиграцию для того, чтобы состояться. Когда при Хрущеве посадили Синявского и Даниэля, я тоже к этому относился неоднозначно. Я их, конечно, защищал, ведь сажать за это нельзя, но я знал простое правило: для того, чтобы печатать стихи за границей, надо их строго законспирировать дома. А главный их читатель-то как раз жил в Советском Союзе. Когда человек приезжает для того, чтобы реализоваться за границей, возникает закономерный вопрос – перед кем? Почему он решил, что на Западе есть ценители его таланта более высокие, нежели дома?
Встречи с Наумом Коржавиным и другими русскими поэтами зарубежья еще раз напомнили мне, что главная проблема для поэтов здесь – отсутствие русскоязычной среды в полном объеме. Возможно, именно поэтому авторская песня пышным цветом расцветает на американской земле, как попытка сохранения языковой культуры и передачи детям этого наследия. Если говорить о поэтах, живущих на Американском континенте, то их немало, наряду с Бахытом Кенжеевым, Львом Лосевым и другими именами, которые стали достаточно известны и входят в первую десятку поэтов мира. Хотя я не люблю, в отличие от многих, расставлять поэтов по местам и давать им какие-то номера. Поэзия не спорт и не конкурс красоты. Вот Пушкин, например, всех современников затмил своим светилом, но он никогда бы не написал за Батюшкова: «О, память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной!»
Каждый настоящий поэт – единственный, за которого никто ничего не скажет. Одним из таких поэтов, по моему глубокому убеждению, является человек, для которого исторической родиной являлась украинская Винница, живущий теперь в Бостоне Леопольд Эпштейн, с которым я познакомился в доме Саши и Лени Райс. К сожалению, в России этого поэта знают мало.
Духовным, научным и историческим центром Бостона является Гарвардский университет (компьютер трудолюбиво исправляет первую букву с «Х» на «Г»), который был основан примерно за сто лет до начала Войны за независимость США. Гарвард является желанной научной школой не только для студентов. Даже для маститых профессоров считается большой честью сделать здесь сообщение, поработать с гарвардскими учеными над каким-нибудь совместным проектом. Не могу не похвастаться, что мне, простому смертному, довелось тоже причаститься этих научных тайн, поскольку мне повезло познакомиться с замечательным ученым Евгением Шахновичем, который на химическом факультете Гарварда возглавляет научное направление, связанное с изучением генома бактерий и простейших организмов. Несмотря на то что я геофизик, а он – биохимик, недавно мы начали довольно нестандартную работу по корреляции инверсий геомагнитного поля Земли и биологических катастроф на поверхности Земли, смены одних живых видов другими. В 2010 году мне довелось делать доклад об этом на факультетском семинаре, который вел Евгений Шахнович, и меня поразило, что абсолютное большинство присутствующих студентов и аспирантов составляли китайцы и индусы. «А вы знаете, что такое американский университет сегодня? – с улыбкой ответил на мой недоуменный вопрос Шахнович. – Это то место, где русские профессора еврейского происхождения обучают китайских студентов».
В Бостоне живет Дина Виньковецкая, жена моего давнего приятеля Якова Виньковецкого, с которым мы давным-давно вместе учились в Ленинградском Горном институте и вместе занимались в литобъединении у Глеба Семенова. Яша Виньковецкий, учившийся курса на три-четыре младше меня, был удивительно яркой личностью. Он писал стихи, прозу, рисовал картины, которые вызывали большой интерес у специалистов. Правда, на дворе стояли 60-е годы и его картины могли выставляться только неофициально.