У городских ворот

Завкомовцы разложили на столах листы бумаги и взяли карандаши. Факелы двигались по цеху, и огромные тени плыли по стенам и потолку. Гул голосов нарастал, становился громче. Крыша была почти не видна, и казалось, что цех неслыханно высок и стены его уходят в самое небо. Очереди становились длинней и длинней. Они вились между стенками, и все вокруг выглядело странно, призрачно, необыкновенно. Мне показалось, что все это я вижу не на самом деле, что я читаю книгу, которая написана обстоятельно — нарочно, чтобы придать правдоподобие невероятному ее содержанию. Мы привыкли к тому, что необыкновенное случается в книгах, в кино или в играх, и когда мир вокруг нас вдруг становится необыкновенным, нам трудно поверить, что это происходит на самом деле.

Красные птички и синие птички

В это время разыгрался скандал, который в ту удивительную ночь показался, может быть, самым странным из происходившего. Скандал устроил Шпильников. Злость в нем давно уже накипала, но мы все, занятые нарастающим темпом событий, не замечали этого.

Поводом послужило легкомысленное поведение будущих бойцов, а причины скрывались в особенностях характера помощника директора завода.

Дело в том, что Шпильников горячо и страстно любил людей. С давних лет для него, как и для большинства людей его среды и его поколения, счастье человечества было конечною, хотя и далекою целью жизни. Привыкнув думать, будто вся мудрость, накопленная человечеством, заключена в популярных брошюрах, он полагал, что знает про людей все, и притом совершенно точно. Он твердо выучил, что рабочих обуревает классовая солидарность, склонность к коллективизму и ненависть к буржуазии. Он твердо выучил, что бедняк ненавидит кулака, а середняк колеблется, но потом, объединившись с бедняком, находит свое счастье в колхоза Как человек недалекий, лишенный житейского опыта, который ему заменяло чтение популярных брошюр и слушание популярных бесед, он не понимал, что эти истины, правильные, когда речь идет о целых категориях людей, о многих десятках тысяч, никогда не исчерпывают каждого отдельного человека, воспитанного своей особенной, неповторимою биографией. Он ждал, что каждый человек будет вести себя так, как ведет себя его класс в целом. Те же люди, которых ему приходилось встречать, вели себя обычно иначе. Одни любили выпить, другие предпочитали собранию прогулку с девушкой, третьи покупали шелковые абажуры и рамочки для фотографий. И почти никто не высказывал в частных разговорах тех мыслей, которые должны были у него быть согласно его социальной природе. Не понимая разницы между конкретным человеком и обобщением, Шпильников вынужден был предположить, что все эти люди, которых он встречает, являются просто мерзавцами и негодяями, печальными исключениями из непогрешимого правила. Таким образом, любя некиих воображаемых, совершенных людей, он горячо и страстно ненавидел почти каждого встречавшегося ему человека.

Сначала все шло хорошо. Завкомовцы, сидя за столами, записывали имя, отчество, фамилию, должность и цех каждого подходившего, потом ставили синюю птичку, означавшую, что он получил винтовку, и красную птичку, означавшую, что он получил патроны. В углу сидели два человека и, прикладывая угольники и линейки, тщательно разлиновывали листы бумаги. Шпильников ходил вдоль столов и следил, чтобы все было в порядке. Сложное дело непрерывно требовало наблюдения. Кто-то уже допустил ошибку и начал отмечать красными птичками выдачу винтовок и синими птичками выдачу патронов. От этого могла в дальнейшем произойти путаница. Но Шпильников во-время заметил это и пресек. Виновный в ошибке сел заново переписывать лист, ставя там, где раньше стояла синяя птичка, красную, а там, где раньше была красная птичка, синюю. Вообще Шпильников очень нервничал. Это было понятно. В конце концов на него, как на руководящего работника, ложилась большая ответственность. Правда, делопроизводство ему удалось наладить неплохо. Но его смущала политическая сторона дела. Разговоры в очереди совсем не соответствовали значению и торжественности момента. Сначала издевались над одним стариком, которому, по общему мнению, следовало выдать не винтовку, а клюку, потому что, если его с клюкой пустить на немцев, то немцы не выдержат и побегут. Старик отругивался, но довольно лениво, видимо, не принимая обиду близко к сердцу. Тем не менее Шпильников счел нужным вступиться за старика. Он напомнил окружающим о необходимом уважении к старости и о том, что это хулиганские шутки. Все замолчали, удивленно глядя на Шпильникова, а старик насупился и помрачнел. Потом в другом месте Шпильников услышал разговор о какой-то бутылке водки, которую кто-то сдуру оставил дома, в то время как ее, бесспорно, следовало захватить с собой. Он снова не выдержал и вмешался.