У грани привычного

Однако разжигать огонь не пришлось: очень быстро выяснилось, что погрузчик оказался так же неисправен, как и оставленный в штольне дизелевоз. Мастер, проведя с помощью Славика ревизию склада, снабдил всю компанию дежурными валенками, и, обувшись в них, вся компания пешком отправилась в сторону вахтового поселка. Шли скорым шагом и молча, сберегая дыхание на крепчавшем к вечеру морозе. А в кармане куртки мастера лежал скрученный в весьма толстую трубочку журнал производства горных работ, последняя запись в котором была датирована двадцать третьим января. И это при том, что утром он самолично расписывал дневную смену за двадцатое.

5

– Ну а дальше-то что? – требовательно и с плохо скрываемым недоверием в глазах спросил Алексей Степанович.

– Дальше? – безразлично глядя на тлевшую между пальцами сигарету, переспросил зам. – А дальше мы всё там излазили и никого не нашли. Ни людей, ни следов. Как будто сквозь землю провалились. Машину с продуктами кое-как отогрели, потом удалось завести бензовоз. Потом через наледь перегнали бульдозер. Как выяснилось, она уже была основательно промерзшая, поэтому пошли на риск и перетащили КамАЗ с продуктами, а следом и бензовоз. Страху я, конечно, натерпелся, Степаныч… А знаешь, что самое странное? Не отсутствие людей, начальника нашего и следов там всяких. Странно то, что наледь промерзла. Не мне тебе рассказывать, что за два дня ни одна, даже самая плевая, наледь не промерзнет, а тут целый бульдозер накрыла, и на второй день на ней даже намека на воду нет. Начальник, когда мы с ним вчера в последний раз говорили, рассказал, что как будто вся река из своего русла на лед вытекла и шарашит во всю ширину поймы. Понимаешь, Степаныч, за день так замерзнуть она бы не смогла.

Зам замолчал, и было видно, что рассказывать дальше он и не собирается, а лишь терзает себя вопросами, на которые не находит ответов. Когда молчание стало совсем натянутым, механик попытался сменить тему:

– А телефон? Звонить пробовал? Там же вроде связь была.

– Конечно, пробовал, – устало отозвался зам. – И в рацию на всех волнах кричал тоже. Да только ни сигнала в телефоне, ни ответа по рации. И у всех так же.

– Что же это за хрень с нами творится? А, Константинович?

– Кабы я знал. Кабы я знал, Степаныч.

Алексей Степанович смотрел на зама, которого близко знал еще со времен строительства БАМа, где они вместе катали на МоАЗах породу из забоя.

– Ну, ты давай не расклеивайся! Это пока наши ребятушки никаких действий не предпринимают, пока в шоке от происходящего пребывают. А если им волю дать, то тут такое начнется! Давай лучше подумаем, чем мы их от крамольных мыслей спасать будем.

Владимир Константинович был понятливым. Да и говоривший с ним один на один механик был не чужим человеком, а настоящим, проверенным годами и тяжкими подземными километрами другом. Он выпрямился, решительно потушил окурок о пепельницу и, хлопнув себя ладонями по коленям, тоном, уже напоминавшим деловой, заявил:

– Не бывает так, Алексей Степанович, чтобы в тоннеле работы не было, а работа – лучшее средство от праздных мыслей. Что-что, а сидеть без дела у меня никто не будет. Это я тебе обещаю.

– Вот теперь я узнаю своего старого друга Руденко.

Механик с кряхтением поднялся, пожал крепкую руку зама и, ободряюще улыбнувшись, вышел. Очутившись в коридоре и плотно затворив за собой дверь, Алексей Степанович перевел дыхание. Будучи умудренным опытом, он отлично представлял, какое тяжкое бремя лежит сейчас на плечах Владимира Константиновича. Ну ничего, рано или поздно все разрешится.

Несмотря на достаточно позднее время, спать механик пока не собирался. Накинув на плечи рабочую куртку, он вышел на улицу и, осторожно лавируя между лужами, при свете всполохов непрекращавшихся молний стал пробираться к расположившейся на краю площадки котельной. Дверь была настежь открыта, и из здания, получившегося путем тонкого хирургического сращивания двух сорокафутовых контейнеров, лился ровный свет. Оббив о порог ботинки от налипшей грязи, которая уже местами заметно оттаяла, механик вошел внутрь.

На сколоченном из неструганых досок топчане, стоявшем в закутке слева от входа, сгорбившись над зачитанной книгой, сидел кочегар Фадеич. Оторвавшись от чтения, он глянул поверх очков на позднего визитера.

– Чего это тебе не спится, Степаныч?

– Да вот чего-то сна ни в одном глазу, – развел руками механик и грузно примостился на табурет возле топчана. – Как дела?

– А какие могут быть дела? Вот кочегарю.

– Какие настроения у трудящихся?

Фадеич отложил книгу, бережно уложив между страницами такой же засаленный, как и они, фантик от давно съеденной конфеты, с хитрецой в глазах уставился на механика.

– Ты, Степаныч, наверное, ошибся. Я давно уже не председатель профсоюза. Откуда я могу знать, какие у них, этих самых трудящихся, настроения?

Механик не опустил глаз, и на его губах становилась все заметнее лукавая усмешка.

– Ты мне тут из себя недотрогу-то не строй. Все сплетни ведь знаешь, так поделись с товарищем.