У истоков Броукри (СИ)

— Тебе очень больно?

— Нет, я…, - он смущенно хмыкает и расслабляет плечи. — Немного.

— Хорошо. Присядь, я перевяжу рану.

Какое-то мгновение он колеблется, но затем все же садится на сваленные в пирамиду подушки. Парень облокачивается спиной о неровную стену, на ней ободраны старые обои и нарисованы детские каракули, а потом тяжело выдыхает.

— Я давно здесь?

— Одну ночь. — Поднимаю с пола сумку. В ней аптечка и еда, которую мне запаковала Мария, и я поджимаю губы: кто бы мог подумать, что я захочу о ком-то заботиться. Сипло вздыхаю и усаживаюсь напротив незнакомца, поджав под себя ноги. — Ты не против, если я осмотрю раны? На самом деле, я ничего в этом не смыслю. Но Мария сказала …

— Мария?

— Моя…, - облизываю губы, — моя знакомая.

— Я думал, обо мне никто не знает.

— Она никому не расскажет.

— Откуда такая уверенность? Откуда ты вообще знаешь, кто и как поступит? — парень стискивает зубы и поправляет волнистые волосы. В его глазах проносится раздражение, и я невольно свожу брови. — Вы вечно все пытаетесь контролировать.

— Мы?

— Да, вы. С заречья. Нас разделяет не только стена.

— Что же еще нас разделяет?

— Отношение к жизни, образ жизни, сама жизнь.

— Знаешь, думаю, тебя очень сильно ударили по голове. — Подаюсь вперед и касаюсь пальцами пластыря на виске незнакомца. Он морщится, а я язвительно усмехаюсь. У меня вдруг просыпается ярое желание треснуть его. — Ты считаешь, я спасла тебя потому, что я очень и очень плохой человек? Интересное объяснение.

— Я не просил мне помогать.

— Да, не просил. Ты не мог. Ты валялся у стены и едва дышал.

— Какая ты благородная.

— Зато ты невыносимый, горделивый, самовлюбленный и…

— И? — его забавляет моя растерянность. — И какой еще?

— О, прекрати! — Возмущаюсь я.

— Что, прекратить?

— Не смотри на меня так.

— Как? — он неожиданно усмехается.

Впяливаю в него недовольный взгляд, но парень лишь шире улыбается. У него синие глаза, в которых сейчас плавает и томится недоумение. Я громко цокаю и достаю из сумки бинт, надеясь прогнать со щек красные пятна. Снимаю с его торса окровавленную ткань. Промываю рану спиртом и замираю, когда незнакомец морщится от легкой боли.

— Прости. — Избегаю смотреть ему в глаза. — Я неумеха. Не делала ничего подобного.

— Если тебя это успокоит, то неприятно будет в любом случае, независимо от опыта.

— Так говоришь, будто часто бываешь в больнице.

— Я практически там живу. — Он усмехается, и я все-таки перевожу на него взгляд. Не думаю, что это была хорошая идея, потому что по неведомой моей голове причинам, мое лицо возгорается от смущения и становится слегка красноватым. — Ты ведь здешняя. Да?

— У меня это на лбу написано?

— Нет, просто ты отличаешься от тех девушек, что живут в моем квартале.

— Правда? И чем же?

— Ну, ты чистая.

Прыскаю со смеху и растерянно улыбаюсь.

— Что?

— Нет, я серьезно!

— Вы что, не моетесь?

— Очень редко.

— Это же отвратительно!

— А когда мы все-таки принимаем ванну, то не смываем после себя воду.

— Что? — я замираю с пальцами на его плече. — Ты лжешь.

— Нет. Мы ее оставляем на следующий раз. Или для других нужд. Поливаем растения в засуху, отдаем скоту.

— Но почему?

— Чистая вода — дорогое удовольствие. — У парня вновь в глазах проносится ледяной метеор, полоснувший по мне, будто бритва. — О, кто бы сомневался, что ты об этом ничего не знаешь. Вряд ли тебе хотя бы что-то известно о настоящей жизни.

— Не говори так.

— Почему? Боишься, что я окажусь прав?

— Нет, не боюсь. Просто ты понятия не имеешь, кто я, и как я живу.

— А что тут понимать? — он гортанно усмехается и ударяется макушкой о стену. В его глазах полыхает горячее недовольство, будто окажись я корнем проблем, он бы тут же, не раздумывая, разодрал меня в клочья. — У тебя идеальная жизнь.

— Если бы.

— Ты не заботишься о том, что сегодня на ужин; не боишься согнуться на работе. Для тебя жизнь — обыкновенное существование, но не ежедневная борьба. Ты говоришь, что я должен торчать здесь, лечить раны, а моя семья умирает от голода!

— Ты не пленник, — защищаюсь я, — ты можешь уйти в любой момент.

— Отлично.

— Но раны раскроются, тебя найдет кто-то другой, кто не станет церемониться, и в ту же секунду твоя семья потеряет такого великолепного и самовлюбленного парня. Правда, считаешь, это хорошая идея?

Незнакомец стискивает зубы, а я заматываю рану на его торсе. Надеюсь, не слишком туго. Обтерев ладони о колени, придвигаюсь к парню и смачиваю вату спиртом.

— Потерпи. Скоро я от тебя отстану.

— Жду этого с нетерпением. — Уголки его губ дрогают, однако, когда я придавливаю к ссадине над его бровью вату, улыбка молниеносно исчезает с лица. — Черт, спасительница. Ты так убьешь меня! Жутко жжет.

— Это же спирт. Это должно быть неприятно.

— Возможно, дело и, правда, в опыте.

— А, может, ты просто должен помолчать, и тогда боль сама собой отступит. М? Тебе так не кажется? — Я сосредоточенно обрабатываю рану, сморщив лоб. — Ты так ворчишь, я и не удивлена, что у тебя все взвывает от боли. Как старик.

— Не понимаю.

— Не понимаешь, почему я не удивлена?