Таким образом, становится очевидным, насколько мощный рычаг не был серьезно задействован русским флотом. На наш взгляд, это было большой ошибкой. Почему же Россия отказалась от таких действий? Главным виновником, как мы видели, стало российское правительство, выступавшее против тотальной крейсерской войны, с одной стороны, опасаясь вызвать недовольство ведущих морских держав, а с другой — надеясь создать благоприятный образ страны в регионе. В действительности же последнего добиться так и не удалось. В Петербурге явно переборщили с осторожностью, не учли конкретных реалий Средиземного моря, кишевшего пиратами, а также тех преимуществ, которые могли дать полномасштабные крейсерские действия против Турции. В результате русский флот в Архипелаге не получил нужного количества сил для большой крейсерской войны, а полноценные действия получивших патенты каперов были жестко ограничены Екатериной II, еще в 1769 г. запретившей проводить враждебные акции против европейцев, греков и других христиан. Более того, русские власти еще и наказывали каперов в случае их своеволия (например, за взятые французские суда: и это несмотря на занятую Францией по отношению к России откровенно враждебную позицию).
В частности, интересный пример, касающийся отношения России к тотальной борьбе с неприятельским судоходством, приводит Г.А. Гребенщикова.{1317}
Она указывает, что часть греков, владельцев больших судов, промышляли морским разбоем на основных торговых коммуникациях. Однажды в порт Аузу российский крейсер привел греческое и небольшое французское торговое судно, фигурирующее как- поляка, взятые вблизи Афин. Командиру российского корабля показалось подозрительным, что французская поляка шла под конвоем корабля с российским флагом, а последний не отвечал на пароль и старался уйти. В ходе расследования выяснилось, что владелец судна, грек Д. Мирофор, занимался тем, что захватывал суда нейтральных стран, товары же и груз брал «в приз», причем действовал он под видом русского крейсера и под российским флагом.Г.А. Спиридов писал: «На другой день явился ко мне… француз Бонифас Рустон с письмом от французского консула в Афинах, и доносил он, Рустон, о показанной поляке, что оная ево, взятая у Афин греческим судном под российским флагом». Д. Мирофор оказался уроженцем острова Специи, жители которого не приняли российского подданства и платили Турции ежегодную дань. Спиридов пишет, что «то греческое судно оказалось воровское… при обыске нашли спрятанный флаг из холстины, шитый таковой, как Российские при флоте суда имеют. Грек Мирофор объявляет, что сделал его якобы для того, когда принят будет в Российский флот в службу, тогда мог поднять, а прежде его никогда не поднимал».
В порту Ауза существовала инфраструктура, обеспечивающая жизнедеятельность флота. В структуру администрации входила и так называемая Адмиралтейская комиссия военного суда, образованная для ведения такого рода дел. После рассмотрения дела грека Мирофора Г.А. Спиридов заявил: «С объявлением комиссии, признавая ево за вора и морского разбойника, я, адмирал Спиридов, согласен». Он подчеркнул, что строго выполнял и будет выполнять высочайшее повеление императрицы о защите торговли нейтральных государств и о недопустимости пиратства на море. Наказание греку определили суровое: его, «яко вора и морского разбойника», приговорили к смертной казни через повешение на ноке рея. В то же время судебная комиссия сочла, что «команда ево, грека, тоже бы казни подлежала», однако следствие показало, что экипаж следовал лишь «слепому послушанию» командира, «не мысля о худости оного дела».
Судебная комиссия постановила: «как смертного убивства никому не учинено, но, однако, в страх другим на том же их судне всех двадцать пять человек сечь нещадно кошками и, заковав в железа, отослать вечно на каторгу». Троих же малолетних, «ничего не знающих, но при тех бездельниках бывших, дабы от малолетних отвести к бездельническим делам отвращение, высечь батогами и не спускать с судов как невольников». Было решено публично огласить приговор и копию решения судебной комиссии передать французскому консулу в Афины. Владельцу шхуны французу Рустону вернули судно, а стоимость недостающих товаров и вещей компенсировали деньгами, отобранными у греков.