Кючук-Кайнарджийский мирный договор, завершивший Русско-турецкую войну 1768–1774 гг., своими статьями закрепил завоевания русского оружия в северном Причерноморье. К России, в частности, отошли крепости Азов, Таганрог, Керчь, Еникале и Кинбурн, а также часть территории между устьями Днепра и Южного Буга. Таким образом, Турция одновременно лишилась и монополии на Черное море, и Крымского полуострова. Для Константинополя это было слишком чувствительным ударом. Не случайно поэтому турки сразу же после заключения мира стали искать способа изменить его условия и первым делом приступили к затягиванию ратификации Кючук-Кайнарджийского договора. Отсюда следовал логичный вывод о неизбежности новой войны России с Турцией. И в ней роль морской силы на Черном море будет намного весомее, поскольку главная борьба развернется именно за Крым. Сил же имевшейся на Черном море Азовской флотилии для победы в таком противостоянии вполне естественно окажется уже недостаточно. Вопрос о создании на Черном море линейного флота, таким образом, теперь приобретал еще более острый характер.
С 1775 г. основное внимание Петербурга было сконцентрировано фактически исключительно на попытках строительства линейных кораблей на Днепре. Развитие же донских верфей практически замерло.[217]
Далее вводить в строй фрегаты с «Пятого» по «Седьмой» не стали. Причину такого поворота событий И.Г. Чернышев объяснил Сенявину тем, что мелководность Дона и его притоков, где находились верфи, строившие суда для Азовской военной флотилии, и малые глубины Таганрогского залива как раз и затрудняли постройку крупных боевых кораблей. Кроме того, большие проблемы возникали и с их базированием на Керченский пролив, что вполне отчетливо продемонстрировала только что закончившаяся война. Наконец, сложный гидрологический режим Дона, позволявший вводить суда в строй только через год после постройки, заставлял искать альтернативные варианты. Поэтому в вопросе о месте постройки линейных кораблей и их базировании речь фактически могла идти только о Днепровско-Бутском лимане и участке Днепра от его устья до порогов.В результате уже осенью 1774 г. А.Н. Сенявин направил для исследования Днепровско-Бугского лимана лейтенанта П.В. Пустошкина. Его результаты оказались неутешительными: лиман также не отличался большими глубинами. Тем не менее, в Петербурге решили не спешить и провести максимально тщательный анализ условий лимана. Ведь другого варианта просто не могло быть.
Осенью 1775 г. в лимане провел изыскательные работы сам А.Н. Сенявин. Их результат стал более положительным. Сенявин выбрал урочище Глубокая Пристань, расположенное на северном берегу, примерно в 10 км от устья Днепра, восточнее мыса Станислав. Однако и здесь даже 13-футовая глубина отстояла от береговой черты на более чем на 420 м, и, по мнению А.Н. Сенявина, базироваться на Глубокую Пристань могли лишь суда, имевшие осадку не более 4,6 м. «Следственно, — писал А.Н. Сенявин, — пятидесятным кораблям и быть нельзя», а придется ограничиться лишь обычными 32-пушечными фрегатами с глубиной интрюма 4,42 м. Их вооружение, по мнению Сенявина, должно было соответствовать вооружению обычных 32-пушечных фрегатов русского флота, то есть состоять из 22 12-фунтовых и 10 6-фунтовых орудий. Но если пушки решат сделать медными, то оно может усилиться до 18-фунтовых орудий на деке и 8-фунтовых на шканцах.{1342}
Однако желание получить линейные корабли было настолько велико, что И.Г. Чернышев не оставлял надежды найти все же возможность «содержать в лимане» хотя бы 54-пушечные линейные корабли, почему и предписал А.Н. Сенявину еще раз промерить глубины у берегов «сколь точнее можно». Одновременно 11 декабря 1775 г. Екатерина II подписала подготовленный И.Г. Чернышевым указ «О заведении на Днепровском лимане гавани и верфи». В нем, в частности, говорилось, что необходимо как можно скорее приступить к постройке судов и предписывалось составить проекты, планы и сметы на строительство гавани с береговыми сооружениями и верфи. Гавань должна была вмещать «не менее 20-ти военных больших судов», а верфь иметь «не менее 20-ти или по крайней мере 15-ти эллингов». При этом 3
/4 эллингов в мирное время должны были использоваться для хранения уже построенных судов.{1343}Указ от 11 декабря 1775 г. стал новым шагом в развитии русского флота на Черном море: он впервые устанавливал очертания желаемого ядра Черноморского флота России — 20 «военных больших судов». Правда, исходя из данной формулировки, пока все же официально допускался как вариант 20 54-пушечных кораблей, так и 20 32-пушечных фрегатов.{1344}
Последнее крайне важно, поскольку, вроде бы, предполагало гибкий, исходя из ситуации, курс развития. Заметим, что вплоть до предложений А.С. Грейга (о которых будет сказано ниже), дальше привязка делалась исключительно к линейным кораблям, хотя Черное море и турецкий флот создавали специфические условия.