У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана)

Тот факт, что только пески Египта сохранили для нас несколько экземпляров этих сертификатов преданности, не дает основания думать, будто подобная процедура была предписана только на Востоке. Есть доказательства, что она существовала также в Риме, в Галлии и в Северной Африке. С Запада на латинском языке пришла к нам, кстати, терминология, которая определяет различные типы отступничества тех, кто дал себя запугать и уступил давлению следственных органов. Отступников называли «ляпси»[63] — «скользить», «падать», «скатываться» (причастие от него — lapsus[64]). Ср. русское «ляпсус». — Прим. пер.]. Но были и такие, которые совершали обряд отречения полностью, — их называли «жертвами»; те, кто ограничивался сжиганием ладана на алтаре, не участвуя в жертвенном заклании животного, получали прозвище «выгнанные со двора» — «турификатные» [От греческого thura [тура] — «дверь», откуда латинское forum [форум] — «двор». — Прим. пер.]. Тот же, кто сумел, при попустительстве администраторов и подкупных судей, обеспечить себе за деньги необходимый документ (сертификат — «книжечку»), именовался «книжечником» — «либеллатиком» [От латинского libellus [либеллус] — «книжечка». Так назывались удостоверения в преданности. — Прим. пер.]. Те, кто мужественно отстаивал свои убеждения, тоже делились на разные категории: на принявших высшую муку и смерть («мученики»), попавших в заточение, но не проливших крови («исповедники») и выдержавших запугивания без последствий на данный момент («останцы»).

Верующих, которые заплатили за свою приверженность церкви жизнью, начали почитать особо.

Сохранилась память о пошедшем на казнь римском епископе Фабиане, в то время как его карфагенский коллега Киприан предпочел скрыться в подполье, чтобы продолжать руководить общиной, и за то подвергся нападкам со стороны наиболее истовых христиан. Уцелевшие вышли из тюрем, заслужив большое уважение, и нередко к ним обращались, чтобы обрести особые юридические права, минуя порой епископов, и получить, например, свидетельства о реабилитации тех «ляпси», которые старались добиться возвращения в общину, когда вернулись более спокойные времена, хотя отречение тогда считалось непростительным грехом.

В Риме глашатаем этих уцелевших был в 251 г. священник Новитиан, антагонист епископа Корнелия и автор наиболее значительного трактата на латинском языке о троичности, который намного опередил теологические прения IV в. В Карфагене ригористы группировались вокруг двух деятелей церкви — Фелициссима и Новата, которые энергично противодействовали возвращению в церковь отступников, по крайней мере соглашались принимать их лишь после длительного исправительного ожидания. По этому вопросу они откололись от большинства, оставшегося верным Киприану. Возникший на нравственной и дисциплинарной основе раскол сгруппировал в крупнейших христианских общинах наиболее сплоченных верующих, чувствовавших себя оскорбленными и разочарованными податливостью церковных особ по отношению к враждебному обществу, обреченному, как они были глубоко убеждены, на исчезновение. Они приняли наименование нова-тиан по имени то ли Новатиана, то ли Новата — это неясно. На Востоке в грекоязычной христианской среде их называли также «катарами» («чистыми») — тем словом, которое в истории средневековых ересей получит широкую известность.

Секта новатиан развила активную оппозиционную деятельность против официальной иерархии. Она сливалась не раз с другими им подобными группами, начиная с мон-танистов II в. и кончая антиримскими донатистами — движением, сложившимся сразу после гонений, организованных Диоклетианом. На Западе о них говорили еще в конце V в. На Востоке оппозиционеры удерживались вплоть до начала IX в., когда они влились в различные секты и организации инакомыслящих.

Симптоматичным последствием ситуации, которую породила новатианская схизма, была вражда римского епископа Стефана (254–257) и карфагенского епископа Кип-риана — двух «святых» будущей церкви.

Случалось, что многие новообращенные получали крещение в группах, которые примыкали к движению новатиан или к другим течениям протеста. Что было делать, если они добивались потом принятия их в лоно церкви? Подобало крестить их заново или первый обряд мог быть признан действительным как таковой? В Риме думали, что справедливо последнее мнение. В Карфагене же считали новое крещение необходимым. Все это показывает, помимо всего, насколько долгим и трудным был путь к признанию самостоятельной значимости каждого священного обряда. Только в XI в. решили, и то не без противодействия, что таинства действенны сами по себе, в силу одного того факта, что они были совершены священником, даже если он стал объектом серьезных дисциплинарных взысканий.