У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана)

От «Актов» в прямом и собственном смысле отличаются «Страсти», в которых вокруг суда и казни мученика концентрируется целое повествование романического толка, предназначенное «воспитывать» читателя. Среди наиболее известных и древних текстов этого рода можно напомнить на греческом языке «пассионы» Пиония, Максима, Акакия, Понтиана, и на латинском, кроме хорошо известных «Страстей Перпетуи и Фелициты» (начало III в.), — «Житие» Киприана, написанное диаконом Пон-тием, которое стало образцом для будущих биографов «святых» и аскетов в эпоху монашества. Что касается формул исповедания веры, ясно, что если они становятся более пространными и сложными, особенно когда касаются вопроса о троичности, можно быть уверенным, что соответствующие писания появились позже соборов IV в. и символов веры Никейского и Константинопольского соборов.

Другая характерная черта послеконстантинианской мартирологии — это превращение судьи непосредственно а простое орудие дьявола: когда государственная бюрократия была христианизирована, она уже не могла более выглядеть ответственной за пытки и приговоры мученикам, если только судья не действовал по прямому наущению лукавого. Вот тогда-то в рассказ и начали вплетать целый иабор сверхъестественных явлений, чудотворных вмешательств небесных сил, которые, впрочем, почти никогда не могли спасти жертвы от трагического конца. Это все также признаки позднего происхождения текстов.

По сути же дела, проблема подлинности этих рассказов, которая так занимает церковных историков, поставлена неверно. Речь идет не о том, чтобы отыскать древнейший исходный документ — основу повествования, а о том, чтобы увидеть, каким особым состоянием духа, каким религиозным и культурным фоном вдохновлялся рассказ о событиях, какова бы ни была подлинная дата составления «Актов» и «Страстей». Тип приписанной мученику речи — вот что следует принимать в расчет, чтобы решить вопрос о хронологии и обстоятельствах дела. В этом свете и «Деяния» и «Страсти» по праву входят если не в число заслуживающих внимания источников историк того периода, к которому, относится рассказ, то в состав свидетельств процесса развития христианской идеологии.

В обстановке, возникшей вслед за окончанием преследований, почитание мучеников становится одним из основных элементов религиозного культа. Годовщина смерти мученика отмечается торжествами, а день его мученической кончины еще и сегодня в церковной традиции считается подлинной датой, днем его «рождения». Мученикам и святым была постепенно, с годами, передана большая часть чудотворных способностей и мифических атрибутов языческих божеств, особенно в сельских районах, в соответствии с той же линией развития, которая ранее сделала греческого Диониса или Вакха римским богом, а племенные божества кельтов и германцев превратила в персонификации Юпитера, Марса, Меркурия и Геракла.

Когда весь этот процесс достиг определенного, достаточно высокого ритма, вся религиозная и социальная структура империи уже была иной, чем прежде.

Обожествленные языческие Цезари уступили место новым христианским государям, покровителям веры. И начиная с этого времени государственное принуждение будет впредь осуществляться во имя ноеой идеологии, которая будет охранять власть государства над массами.

ГЛАВА 7 НАЧАЛО КОНСТАНТИНИАНСКОЙ ЭРЫ: ПОЛИТИЧЕСКИЙ, СОЦИАЛЬНЫЙ И РЕЛИГИОЗНЫЙ КРИЗИС IV ВЕКА

П ревращение христианства из религии меньшинства, выражающей глубокое народное недовольство правящими слоями, на которую имперские власти смотрели с недоверием, в религию терпимую, затем избранную и, наконец, признанную единственным законным культом потребовало почти столетнего периода, начиная со времен Константина, в начале IV в., до смерти Феодосия в 395 г.

Это превращение не было ни прямолинейным, непрерывным процессом, ни какой-либо односторонней мерой государственных органов, преследовавших идеологические цели. Сама христианская церковь с первых своих шагов и до Константина перешла от стихийных форм самоуправления до иерархического правления, от ожидания радикального изменения общества к принятию существующего порядка вещей, от отказа от «этого мира» к попытке контролировать изнутри традиционные инструменты власти «над миром».

На первом плане мы видим в этот период серию существенных изменений в экономической, политической и военной структуре империи.