У истоков Руси: меж варягом и греком

¹²⁹ Для иллюстрации сказанного приведу тройку цитат из «Слова о перенесении мощей святого преподобного отца нашего Феодосия Печерского», где Нестор рассказывает об откапывании им мощей Феодосия (все выделения в цитатах мои — В.Е.): «По благому изволению и по повелению игумена я, грешный Нестор, сподобился быть первым, кто увидел святые мощи Феодосия… сам был зачинщиком этого дела», то есть копает Нестор по велению игумена (а как следует из предыдущего текста, и по общему решению всей монастырской братии), но это не мешает ему выставлять зачинщиком себя, да при этом еще раз напомнить свое имя. «Начал копать я и, потрудившись много, поручил продолжать другому брату», — еще раз подчеркивая, что первым, зачинщиком был он, Нестор, и трудился на совесть, не «сачковал». «И начали мы тужить, и, плача, решили, что не хочет объявить себя святой; и тут пришла мне на ум мысль, что не в ту сторону копаем. И я, взяв мотыгу, начал снова усердно копать», — дескать только благодаря его сообразительности и усердию удалось найти мощи Феодосия.

¹³⁰ Если честно, вопреки общепринятому мнению не заметил я у Нестора ни живого образного языка, ни цитат из Библии или других богослужебных книг, так, казалось бы, естественных в агиографическом контексте. Во всей агиографии Нестора отыскалась всего пара-тройка цитат, причем все из книги Притчей Соломона. Правда, на этом фоне резко выделяется «Житие Феодосия», в котором много цитируются Евангелия от Марка и Луки, а также Псалтырь, но в «Житие Феодосия» Нестор дается в пересказе более позднего автора, который, судя по всему, и разбавил текст подобающими цитатами.

¹³¹ Вот те, кто в «Слове о перенесении…» говорит прямой речью: 1) сам преподобный Нестор — 3 раза, 2) безымянный печерский игумен — 2 раза, 3) безымянный монах, откапывающий вместе с Нестором мощи Феодосия — 1 раз. Кроме того, у Нестора встречаются образцы… коллективной прямой речи. Трижды дружным хором говорит вся монастырская братия, словно их речь — отрепетированный текст, дирижируемый игуменом. Но кто дирижирует следующим эклектичным хором, в котором дважды глаголют в унисон «монахи, которые шли к заутрене, а также многие благочестивые люди в городе»? Наконец, покорный воле Нестора, в живое общение вступает… сам Бог-отец!

¹³² Киево-Печерский патерик — собрание древних документов, написанных в разное время, но так или иначе связанных с киевским Печерским монастырем.

¹³³ И правильно сделал Багрянородный, что не надумал нанести ответный визит в Киев. После преодоления, хотя и заочно, но хорошо ему знакомых днепровских порогов (см. главу «Читая Константина Багрянородного») он встретил бы в устье Почайны только небольшое сельцо на подольском берегу да пару деревень на вершинах Замковой и Старокиевской гор. Никакой великолепной столицы, вообще никакого города не увидел бы Константин. А до днепровской резиденции Ольги ему пришлось бы проплыть еще немного вверх по течению, где на высоком берегу он наконец нашел бы мал городок, а в городке теремок, а в теремке красу-крестницу. Звался тот городок то ли Вихгарда (по-древнегермански «Сельский замок» или «Священный замок», поскольку wih [вих] имело два значения: «село» и «священный»), то ли Вышгород, это смотря по тому, на каком языке изъяснялась княгиня-крестница, русском или славянском. (Самому-то Константину было все едино. Судя по упомянутому выше его описанию днепровских порогов, император-полиглот был знаком с обоими языками.)

¹³⁴ Кстати, эта-то симпатия, с которой закоренелый язычник и заклятый враг Византии Святослав нарисован в ПВЛ, не дает невозможности согласиться с А. Шахматовым и М. Приселковым и приписать создание образа Святослава перу грека Феопемпта.

¹³⁵ На самом деле с Ярославом может быть непосредственно связан миф об убиении Бориса и Глеба, если настоящим убийцей братьев был не Святополк, а, как считают некоторые исследователи, опираясь на скандинавские саги и здравый смысл, сам Ярослав. (Исходного текста этого мифа в ПВЛ мы не знаем, так как он неоднократно переписывался по мере формирования самого культа, прошедшего, согласно М. Алешковскому, три этапа, причем на первом это был культ только Глеба, затем Глеба и Бориса и, наконец, в окончательном варианте Бориса и Глеба, а включение, а затем и выдвижение на первый план Бориса связывается с пристрастиями и антипатиями Мономаха.) Как бы то ни было, это был последний миф, быстро перекочевавший в область агиографии.