У истоков русской контрразведки. Сборник документов и материалов

В 1916 г. при содействии Русско-Азиатского банка (А. А. Путилов) К. Ярошинский приобрел контрольный пакет акций Русского торгово-промышленного банка (А. О. и П. О. Гукасовы) (очевидно, речь идет о перепродаже пакета акций английского банкира, председателя Англо-Русского банка в Лондоне Б. Криспа – 32 тыс. акций, около 1/3 от общего числа, заложенного им в 1914 г. в Государственном банке⁶⁵). Когда в Петрограде учреждается Союзный банк, поставивший целью координацию усилий, оказывавшихся во все более тяжелом положении провинциальных кредитных учреждений, Ярошинский становится во главе его правления. Впоследствии, уже после Февральской революции, влияние группы Ярошинского распространяется на Русский для внешней торговли банк – РВТБ (И. Хамель).

Операция по овладению последним стала шагом на пути создания концерна, охватывающего жизненно важные сферы российской экономики⁶⁶.

Практически РВТБ Ярошинского какое-то время выполнял функции головного банка большевистского правительства по обеспечению внешнеторговых операций (например, по закупке автомобилей у Г. Форда в 1918 г.), т. е. был фактическим предтечей образованного осенью 1922 г. Роскомбанка – Российского коммерческого банка. Затем Роскомбанк стал Внешторгбанком, под этим названием он известен и сегодня.

«После переговоров с комиссаром Государственного (Народного) банка, – пишет Б. А. Ананьич, – совещание представителей акционерных коммерческих банков приняло 20 декабря 1917 года (через 2 недели скоординированного саботажа, последовавшего после Октябрьского переворота. – В. Б.) следующую резолюцию: “Правления банков решили и при наличии контроля комиссара Государственного банка продолжат исполнять обязанности членов правлений, действуя при этом, однако, не как служащие Государственного банка, а как представители акционеров…” Впрочем, “представителями акционеров” руководителям петроградских частных коммерческих банков пришлось быть недолго. 26 января 1918 г. был опубликован декрет “о конфискации акционерных капиталов бывших частных банков”. Здесь новая власть, как и в стремлении контролировать банки, не проявила особого новаторства. Просто она с некоторыми изменениями распространила на собственных “буржуев” те меры, которые предполагалось применить на основании журнала Совета министров от 8 января 1917 г. к подданным неприятельских стран, ценные бумаги которых, находившиеся в распоряжении русских банков, подлежали принудительной продаже. С другой стороны, сами “буржуи” не придавали конфискационным мерам большевистского правительства особого значения. Об этом говорит хотя бы тот факт, что концерн К. И. Ярошинского процветал, операции его расширялись и приобретали поистине общеевропейский размах.»⁶⁷. (Ср.: об этом же в материале о Б. А. Каменки.)

В конце 1917 – начале 1918 г. К. Ярошинский принимал участие в заговоре, целью которого было спасение Николая II и его семьи. Акция была подготовлена монархическими организациями Петрограда, отправившими группу офицеров в Тюмень и Тобольск. Контроль над ними, отмечает О. Платонов, «…осуществлялся через масонов Карла Ярошинского и Бориса [Николаевича] Соловьева».

К. Ярошинский был известен царице своими пожертвованиями на военные госпитали. Б. Соловьев, офицер, исполнял при Ярошинском роль секретаря, но царской семье он больше известен как муж дочери Григория Распутина Матрены. В январе 1918 г. Соловьев прибыл в Тобольск с крупной суммой денег от Ярошинского. Он был тайно принят царицей, вселил в нее надежду близкого избавления. Посетил Соловьев и епископа Гермогена, который после Октябрьской революции вернулся в декабре 17-го в Тобольск и наладил связи с находящейся там царской семьей. Соловьев обсуждал с Гермогеном возможности спасения царской семьи. Однако вместо того, чтобы сделать реальные шаги к спасению, Соловьев, взяв все в свои руки, запретил офицерским отрядам предпринимать какие-либо действия без его ведома. Офицеры послушно ждали, полагая, что так надо. Тех, кто не хотел подчиняться, Соловьев сдал в ЧК. Таким образом он протянул бесплодно несколько месяцев. Поэтому время, благоприятное для бегства, было потеряно.

«По сути дела, – заключает О. Платонов, – в январе – феврале масон Соловьев сдал царскую семью в руки большевистских боевиков – профессиональных убийц, но вместе с тем продолжал наблюдать за царской семьей вплоть до ее отправки в Екатеринбург»⁶⁸.

В 1933 г. Борис Соловьев значится в секретном документе «Сюртэ женераль» среди других русских масонов, живших во Франции⁶⁹. А позднее попадает в картотеку уже немецкой тайной полиции – гестапо как «большевистский агент»⁷⁰.

Это обстоятельство в известной мере могло быть дополнительной причиной того, что «буржуй» и масон К. Ярошинский какое-то время пользовался особым расположением большевиков.

По всей видимости, из Советской России К. Ярошинский выехал во Францию не ранее 1919 г., где как «русский масон» был взят под негласное наблюдение «Сюртэ женераль»⁷¹.