У истоков Третьего Рима

– Знаешь, почему я не наказал ни иноземных пушкарей за потерянные пушки, ни воевод за поражение от изменника-хана?

Холмский недоуменно, все в том же оцепенении, пожал плечами и таким же глухим бесцветным голосом произнес:

– Откуда мне знать, государь… Не силен я в догадках… Хотя…

– Что – хотя?..

– Ты не хотел унизить своего брата Дмитрия наказанием подчиненных ему воевод и пушкарей…

– Правильно мыслишь, князь Василий… За разгром московского войска, за унижение воевод и плененных ханом воинов, и отбитые пушки надобно наказывать истинного виновника сего московского бедствия – братца Дмитрия…

– Да-к, братца… – протянул неуверенно Холмский.

– Ты бы мог стать палочкой-выручалочкой и одному Дмитрию-брату, и пушкарям… – Государь задумался и жестко добавил. – Да и другому Дмитрию-племяннику… Не вышло…

– Что не вышло, государь?.. – промолвил Холмский.

– Что-что?.. – Процедил государь с раздражением. – Вот возвратился ты из похода со всеми своими пушками и пушкарями… Только на хрена мне все твои целые, сохраненные пушки, ни разу не выстрелившие в сторону наглого хана, коли мое правление с легкой руки родного брата и шурина началось с неудачного московского похода на Казань и тяжкого поражения государева войска… Не любит народ государей пораженцев… К царевичу опальному запросто может отвернуться от меня… А ты талдычишь об его освобождении. Ну что ж, раньше до похода освободить царевича было непростительной глупостью для государя, а после неудачного похода на Казань это уже не глупость, а поражение государства в кольце врагов Москвы на западе и востоке… Может, на Казань новый поход устроить? Поставлю во главе войска другого опытного полководца, того же Щеню – как считаешь, князь Василий?.. Щеня справится или тоже возвратится ни с чем?

Холмский провел ладонью по взмокшему от напряжения лбу. Кому он теперь нужен, первый боярин и воевода со своими сохраненными для других первых бояр и воевод пушками? Он неуверенно пожал плечами, почему-то подумав не о новом походе на Казань, а про жалкую судьбу царевича в темнице, которому уже не поможет никто, ни старый первый боярин, ни новый. И еще почему-то подумал Холмский о своей скорой опале, а то и о заточении в такую же темницу, в которой мучается безвинный царевич. Вот и имя нового главы Боярской думы только что названо при нем.

И еще почему-то подумал, что шурин Василий всегда испытывал подозрение и недоверие ко всем тверским князьям и воеводам, находящимся в родстве ближнем и дальнем с последним великим Тверским удельным князем Михаилом, сбежавшим еще при государе Иване в Литву. А он, Василий Холмский, даже будучи шурином нового государя, оказался первым в ряду подозреваемых в измене со своими настойчивыми ходатайствами насчет опального царевича Дмитрия.

– Тебе с престола видней, государь, – хмуро пробубнил Холмский.

– К сожалению, не все видать даже с престола высокого… – нравоучительно буркнул государь. – Пожалуй, все же пошлю на Казань Даниила Щеню с новым войском московским… Накажу пушки не бросать пушкарям хреновым… Ишь ты, возомнили о себе черте что… И я им подыграл с престола, мол, люди искусные дороже государю пушек… Раскусил ты ход моих мыслей насчет пушек и пушкарей, смелый, но неосторожный воевода Василий Холмский…

Полководец Щеня с огромным московским войском уже готов был выступить на Казань к берегам Волги, как незадолго до выступления государь дал отбой. Вероломный присяжник Москвы хан Мухаммед-Эмин, словно предвидя худые последствия для слабой Казани, прислал Василию покаянную грамоту, весьма учтиво и куртуазно прося у государя извинения и мира. Хан исполнил волю Москвы в освобождении посла Яропкина, других захваченных военнопленных и купцов. В новой, предусмотренной дипломатическим протоколом клятвенной грамоте хан признавал свою полную зависимость от Москвы и обязывался «навечно» быть верным другом и союзником государя Василия.

2. Литовские дела

Восшествие на московский престол молодого, неопытного в политике, несильного в военном деле Василия поначалу обрадовало короля Польши и Литвы Александра. Уж кто-кто, как не Александр знал о твердости и неуступчивости покойного своего тестя Ивана и о неопытности, доверчивости своего молодого шурина Василия. Поначалу королю казалось пустяком оттяпать у своего шурина свои прежние владения, завоеванные у Литвы его тестем. Он выслал в Москву своих знатных вельмож, королевских послов Сапегу и Глебова с предложением заключения «вечного» мира в обмен на возвращение Москвой Северский, Черниговских и Верхнеокских земель. Послы же вернулись в Вильну ни с чем, рассказав королю, что новый московский государь велел через своих доверенных бояр и дьяков передать Александру, что Москва по старому древнерусскому праву владеет своими исконными землями предков и нечего шурину-королю разевать рот на чужой каравай – подавиться может, если решит откусить…