У Южного полюса

экспедиции, однако хуже всех приходилось Гансону.

Чувствительность в нижних конечностях падала у него все

больше и больше. Если он давил на кожу, то оставались надолго

углубления. Лицо его с каждым днем все больше желтело. Глаза

ввалились. При этом он не худел, а по сравнению с осенью

прибавил даже в весе.

Так текли без перемен длинные и темные дни зимы. Медленно'

и скучно проходило время, и лишь обязательная запись

показаний инструментов вносила некоторое разнообразие.

Только к концу июля, хотя солнце скрывалось еще за

горизонтом, начал я подумывать о том, чтобы предпринять для

обследования западной части мыса Адэр большую поездку на санях.

К этой поездке мы готовились задолго.

Доктор и Колбек обследовали содержимое всех наших

ящиков и ларей и отобрали в дорогу продукты наименьшего

веса.

Берначчи привел в порядок отобранные мною инструменты.

Фоугнер проверил сани и палатки. Лапландцы с большой

тщательностью поправили собачью упряжь, набили маленькие мешки

травой, которой мы теперь пользовались взамен чулок6,

упаковали запас корма для собак. Элефсен напек свежих ржаных

лепешек и наполнил ими жестяную коробку.

По окончании приготовлений вся кладь была взвешена,

найдена слишком тяжелой и снова до мельчайших подробностей

вымерена и переупакована. После этого мы стали укладывать

наши продовольственные запасы в большие, удлиненной формы

парусиновые мешки, подогнанные по своим размерам к саням.

Когда все было закончено, мы затянули мешки и прикрутили

их веревками к саням. Затем пришла очередь запасных лыж,

ледорубов с прямым и кривым заступом, тросов и, наконец,

больших оленьих шуб, сверх которых были водружены наши

ружья.

На базе господствовало оживление, упряжные собаки

чувствовали, какие труды им предстоят. Некоторые, смекнув уже

заранее, чем пахнет дело, своевременно заползли в укромные

места, так что их невозможно было найти.

Собаки—любительницы путешествий «паяли от радости. Перед нашей норой в снегу

разыгрывались пестрые картины. Вой собак, покрикивания

лапландцев, щелканье бичей—все это и сейчас звучит у меня

в ушах, когда я вспоминаю об этих приготовлениях.

После долгой и скучной ночи это была жизнь, настоящая

радостная жизнь.

Мы, отправлявшиеся в путь, взирали на будущее бодро

и с надеждой; те, которые оставались, от души желали нам

удачи во всем.

Перед санными вылазками всегда наступало доброе согласие

между участниками экспедиции, находили выражение подлинные

наши чувства по отношению друг к другу. В глубине души мы

думали, что, быть может, видим друг друга последний раз. Мы уже

познали все могущество стихии на полярном континенте и

понимали, какое короткое расстояние отделяет под этими широтами

жизнь от гибели.

Я взял с собою в путь обоих лапландцев и Ивенса, запас

питания на 30 дней, 29 собак и три пары саней.

Я намеревался (и фактически сделал это) отъехать сначала

яа один день пути, чтобы ознакомиться с ледовой обстановкой.

Если дальнейшие перспективы покажутся благоприятными, то

послать Ивенса на паре саней обратно, с тем чтобы он доставил

с собой Колбека, еще трех человек, две пары саней и новые

запасы продовольствия для той дополнительной базы, которую

я собирался организовать на другой стороне'морской бухты.

Первые мили удавалось преодолевать с трудом. Лед

нагромоздился на значительную высоту. Нам приходилось поднимать

сани на большие ледяные глыбы, а затем вновь их опускать

с другого конца льдины.

Продвижение в направлении большого айсберга, сверкавшего

вдали на необозримой снежной равнине, шло медленно. Собаки

тянули сани с большим напряжением. Лапландец Савио шагал

впереди. Это давало наилучшие результаты: собаки любили его,

и нам приходилось прибегать к кнуту гораздо реже, чем

обычно.

Хотя барометр стоял довольно высоко, состояние атмосферы

мне не нравилось—на юго-востоке воздух утратил

прозрачность.

С восточной стороны айсберга, имевшего в высоту около

300 футов, мы обнаружили пещеру на уровне примерно 10 футов

над морем. Здесь мы разбили лагерь, но никто ночью не отдыхал

по-настоящему. У всех как будто было предчувствие, что нам

опять придется встретиться с непредвиденными трудностями.

Такой своеобразный инстинкт, переходящий в повышенную

сверхчувствительность и даже, можно сказать, в дар

предвидения, развивается у плавающих и путешествующих в тех районах,

где грозные силы природы готовы ежеминутно унести жизнь

человека.

Мы стояли по двое на посту в своих тяжелых шубах. На

протяжении ночи время от времени налетали порывы ветра.

Мгновенно поднималась метель, и в незащищенные части тела острыми

колючками впивался снег. Впрочем, она так же быстро кончалась,

и снова наступало полное затишье. Эти порывы ветра носили

такой зловещий характер, что еще больше усиливали наше

внутреннее беспокойство. Хотя никто не выдавал ни словом своих

мыслей, но все, как я понимал, молча думали о том, что на юго-

западе готовится что-то страшное.

Утро выдалось таким ясным, каким оно давно уже не бывало,,

барометр твердо стоял на высоком уровне, и я начал уже

думать, что на этот раз предчувствие меня обмануло.

Минуя мелкие расщелины во льду, по изумительным ледяным