У каменных столбов Чарына

Сайгачонок бежал, равномерно постукивая копытами по сухой земле и время от времени высоко подпрыгивая. Степь, без конца и края, похожая на зеленый туман, лежала кругом. Воздух пьянил, неведомые прежде силы вливались в его мускулы, он в восторге летел как птица, без цели, без направления. Но вот он споткнулся о камень, расшиб в кровь ногу и, пробежав еще несколько шагов, остановился. Затуманенный взгляд прояснился, и сайгачонок вновь почувствовал себя маленьким и беспомощным.

Здесь ландшафт был иным — до самого горизонта простиралась равнина, покрытая щебнем и редкими кустиками полыни и биюргуна. В возрасте Сайкана сайгачата живут под опекой матери, которая и кормит их, и заставляет затаиваться в случае опасности. А он был один посреди большой пустынной равнины. Ему стало страшно, и малыш закричал своим грубым, низким голосом. Никто не отозвался. Из-под ног шмыгнула серая тень, качнулся куст полыни — на сайгачонка уставились неподвижные глаза ящерицы-агамы. Он боязливо попятился от странного существа… Высоко в небе проплыл черный силуэт беркута, но орел пролетел далеко и не заметил сайгачонка.

Темнело… Оранжевый свет на западе сменился темно-малиновым, потом фиолетовым. Сайгачонок побрел в сторону заката, туда, где еще не совсем погасли отблески солнца. Но вот позади возникло новое зарево — всходила огромная красная луна, какая бывает только в пустыне. Сайкан развернулся и пошел к луне. Так, меняя направление, бродил он очень долго. Идти было легко, луна поднималась над землей, бледнела и равнина сделалась белой с редкими темными пятнами невысоких кустарников. Сайгачонок набрел на колею дороги и направился по ней. Далеко-далеко блеснул огонь костра, яркий цветок, который он видел так часто…

— Сайкан! — послышался голос. — Смотрите, вернулся!..

Навстречу, шурша сапогами по гравию, двинулась знакомая фигура… От сладкого запаха молока кружилась голова; сморщив нос, он торопливо ловил губами соску — резиновый палец от перчатки, натянутый на бутылку, — наконец поймал и стал жадно, захлебываясь, пить…

Прошло три месяца. Ослепительные, раскаленные дни сменялись темными свежими ночами, когда светили яркие звезды и ветер приносил терпкий запах полыни. Сайкан окреп, на голове его появились маленькие черные рожки. Его уже не кормили молоком, он ел траву — полынь, типчак, биюргун, надолго уходил в степь и снова возвращался. Однажды он прибежал возбужденный, испуганный, по коже пробегала дрожь, глаза блестели. Сайгак высоко подпрыгивал и все оглядывался назад. Далеко, на холме, стоял волк, подняв свою лобастую голову. Постоял, повернулся и ушел за бугор.

Между тем все сильнее ощущалось приближение осени. Люди надели теплую одежду. Сайкан раздувал ноздри — порой он ловил непонятно знакомые, зовущие запахи своих сородичей. Антилопы начали откочевывать на юг. Сайкан, конечно, не помнил, что у него была мать — молодая стройная сайга: он знал одно — степь, ветры, днем горячие, ночью холодные, и спасительное пристанище — около палаток.

Иногда случались пыльные бури: ветер нес песок, забивая глаза, пытался сорвать и унести палатки, и Сайкан, раздвигая мягкие парусиновые двери, забирался внутрь.

— Как же ты один будешь жить? Сможешь, а? — спрашивал Марк, поглаживая жесткую шерсть сайгака. Сайкан тыкался в темноте своим большим мягким носом в плечо человека и тихонько похрюкивал.

Но вот наступил день отъезда. В лагере было необычно шумно, оживленно, а ночью пылал огромный костер, на котором по традиции сжигали старые, никому ненужные вещи, специально сохраняемые для этого случая. Долго не смолкали смех, песни…

Сайкан ушел на вершину холма и оттуда наблюдал за лагерем, где металось оранжевое пламя костра, выхватывая из темноты черные фигуры людей.

Невдалеке виднелись полуразрушенные мавзолеи давно заброшенного степного кладбища. Оттуда разносились крики сычей, да изредка слышался протяжный вой волка. Лунный свет заливал мертвое однообразие степи, и Сайкан, замерший на вершине, словно выточенная ветром и солнцем статуя, придавал законченность этой сказочной картине. Здесь была его родина, здесь миллионы поколений древних животных жили и умирали, еще в те далекие времена, когда на земле не было ни одного разумного существа.

Утром все пришло в движение: люди суетились, бегали, грузили на машину вещи. С недоумением смотрел Сайкан, как в одно мгновение исчезли палатки, в которых так хорошо было прятаться от ветра.

И вот все погружено, упаковано, перетянуто веревками. На месте лагеря стояли теперь только машина и маленький, по сравнению с ней, тонконогий сайгак со своим несуразно большим мясистым носом.

— Ну что ж, старик, прощай, — подошел к нему Марк. — Мы уезжаем. Да, да… я тоже. Семья, брат, в городе… Будь здоров, Сайкан!

— Ищи своих, Сайкан! — добавил шофер Костя. — Они здесь недалеко. Найдешь!..

Костя влез в кабину, и машина, выбросив из выхлопной трубы сизый клубок дыма, тронулась. Сайгак побежал следом. Глаза его лукаво блестели. Он уже не раз совершал такие пробеги и знал, что где-то в другом месте машина остановится и снова появятся палатки.