У каменных столбов Чарына

Машина бежала по пустынной дороге, расстилая позади море белесой пыли. К обочине из глубины подбегали заросли трав: пышно цвели кроваво-красные ремерии, дикий лук покачивал большими фиолетовыми головами. Студенты в машине то дурачились, подшучивая друг над другом, то принимались разглядывать и определять на ходу растения.

— Вот, смотрите, ферула! Вон та желтая! Самая высокая! У ней листья, как чаши! В них после дождя остается вода, приходят джейраны и пьют… — говорила маленькая носатенькая студентка, показывая рукой в степь.

Чеков поморщился. Ему не нравились некрасивые девушки, не нравилась и эта студентка, хоть была она очень живая, веселая и, когда он спросил, выпивает ли егерь, посмотрела на него с любопытством и улыбнулась.

— Смотрите! Смотрите! — щебетала она. — Это же впадина Ер-Ойлан-Дуз! Совершенно неземной вид! Лунный пейзаж!

Чеков посмотрел в ту сторону, где неясно, будто в тумане, вздымались крутые скалы, далекие, со стертыми контурами, а внизу под ними поблескивала как бы присыпанная снегом равнина. На какое-то время у него перехватило дыхание — так это было здорово!

Чеков повернулся и стал смотреть вперед. Ветер бил в лицо, в глаза, степь впереди расплывалась, рябила, как диковинный ковер. Чеков опять подумал о егере, до кордона оставалось не так уж далеко…

Существует такой стереотипный образ егеря: человек пожилой или старик, неразговорчивый, бородатый или давно небритый. Взгляд у него внимательный, и проницательно-добродушный, — природа облагораживает! — брови выгоревшие, кустистые. Курит трубку или козью ножку. Ко всему модному относится пренебрежительно. Вот что-то в этом роде и представлял себе Чеков.

Егеря на кордоне не оказалось…

— Подождите… К вечеру он будет, а, может, и раньше, — сказал тот, худощавый, с бородкой.

Машина ушла, оставив Чекова одного. Дверь домика была заперта. Чеков прошелся немного. Ничего примечательного вокруг не оказалось: ровная желтоватая земля, куда ни глянь; только в стороне, метрах в пятидесяти от домика, возвышался бетонный колодец. Чеков подошел, зачерпнул и поднял воротом с полведра воды. Это был собственно не колодец, а резервуар, до половины наполненный привозной водой. Вода оказалась холодной и вкусной. В трещине стены Чеков заметил толстую ящерицу-агаму, какую-то необычную, с острыми, как колючки, щетинками на туловище и хвосте. Полез в рюкзак за фотоаппаратом — надо было сфотографировать этого маленького дракона с жабьей головой и флегматичным взглядом.

— Хороссанская агама! — услышал он голос и круто повернулся. С минуту он изумленно и растерянно хлопал веками. Кого угодно он ожидал увидеть здесь, только не Герку, своего сокурсника по университету.

— Герка! — воскликнул он. — Ты ли это?

Да, перед ним стоял Герка Родионов… Он был почти черен от загара, в брезентовой, побелевшей от солнца куртке, в зеленых, с латками на коленках штанах. Те же, знакомые еще по университету, очки сидели на его облупленном носу, и глаза под очками улыбались, как всегда, приветливо и немножко растерянно. Чекову стало необыкновенно хорошо, все его сомнения по поводу егеря улетучились.

— Все-таки мир тесен! — сказал он весело. — Герка, ты, что ли, егерь здесь?

— Да, егерь, — ответил Герка. — Здравствуй, Чеков.

Они обнялись.

— Ну, дай я на тебя посмотрю! — говорил Чеков, отстраняясь и разглядывая Герку. Герка как бы подсох в жарком климате пустыни, морщинки на лице, особенно у глаз и губ, стали глубже и заметней.

— Возмужал, — улыбнулся Чеков.

В университете Герка был способным студентом, даже очень способным, но учился урывками, не обладая ни твердом характером, ни особым стремлением к хорошим оценкам, нередко оставался без стипендии. И все казалось, что он смотрел куда-то мимо текущих событий. Когда ему становилось туго материально, он неожиданно исчезал, не сказав никому ни слова. Возвращался посвежевший, обветренный и хорошо одетый. Ездил на заработки! Перед защитой диплома также исчез, вернулся с опозданием, за что и поплатился жестоко — пришлось сдавать госэкзамены на следующий год. Несмотря на свои способности, был он как-то очень уязвим, слитком простодушен и непрактичен. Чеков и, как ему казалось, многие другие относились к Родионову как к прогрессирующему неудачнику.

— Герка! — сказал Чеков, и Герка заметил промелькнувшее в его глазах знакомое, чуть презрительное и фальшивое выражение. — Герка! Я так рад! Но как ты сюда попал?

— Долго рассказывать, — ответил Герка беззаботно. — А ты откуда?

— Из Алма-Аты, старина. Переквалифицировался немного. Занимаюсь экспериментами…

Чеков рассказал о тех сокурсниках, с кем довелось свидеться: кто защитился и процветает, кому не повезло, а кто и вовсе забросил науку, но, в общем, все неплохо устроились.

— А сам-то защитился?

— Уже два года… Да ты о себе расскажи.

— Ты знаешь… Из лаборатории ушел. Во многих местах побывал: и трудно было, и интересно, и глупо — всяко! Сейчас вот здесь…

— Да-да-да… — кивал головой Чеков.

— Я не жалуюсь, ты не подумай. Мне здесь хорошо… Впрочем — ужинать пора. Ты ведь проголодался?