У каменных столбов Чарына

Чеков включил карманный фонарик. Луч светлым конусом пронзил тьму и выхватил из нее серый пушистый бок, острые уши, чуть вздернутый нос и два ярких уголька — лисьи глаза. И казалось Чекову — там, за светящимися глазами, еще что-то копошится, затаилось во тьме и напряженно смотрит… Он провел лучом, но ничего не было, только комья земли, куртинки травы, да угол сарая выступил, как нос корабля. Лиса, длинная, легкая, скользнула бесшумно, как рыба. Остановилась, замерла, оглянулась. Чеков, светя фонарем, пошел за ней; она уходила плавно, без боязни, две зеленые звездочки уводили в ночь, мерцая, подрагивая, маня. Наконец она прошумела жесткой травой и ушла совсем. Чеков как бы невзначай подумал, что промелькнуло мгновение жизни, и он запомнит его надолго, именно это мгновение… И так сделалось ему легко и тревожно, что захотелось петь. И он запел:

— Там звезда одна горит, яркая мучительно-о-о…

— Ну что ж, пойдем отдыхать, — поднялся Герка.

В комнате была только одна кровать. Чеков расстелил свой спальный мешок на полу. Герка зажег керосиновую лампу, стал раздеваться. Взглянув на его майку не первой свежести, Чеков почувствовал что-то вроде жалости к своему однокурснику.

— Возьми, Родионов, тему и защити диссертацию. Что тебе стоит?

Герка не ответил.

— Что молчишь?

— Да так… Не хочу.

— Ну и глупо. Есть такая вполне современная поговорка: «Ученым можешь ты не быть, а кандидатом быть обязан».

— Если ты шутишь, то некрасиво, — хмуро пробормотал Герка.

— О-о… Я молчу! Служи на своем благородном поприще! Ради бога! — обиделся Чеков.

— Ладно. Можешь считать, что мне крупно не повезло. А вообще, я считаю так — природу должны охранять знающие люди.

— Ловить браконьеров? Ты ведь и браконьеров ловишь?

— Если они сюда заглядывают.

— И заглядывают?

— Случается…

— Прости за нескромность, и за какую же плату трудишься?

— Да уж, ладно…

Чеков уснул быстро, но среди ночи отчего-то пробудился. Герка не спал, возился в темноте, чиркал спичками, наконец, зажег лампу. Закинул за спину ружье, прошел к двери, перешагнув через ноги Чекова. И только тогда Чеков различил гул приближающейся машины. Машина остановилась под самым окном, и в комнате сделалось светло от ее огней.

— Егерь Родионов! — услышал Чеков Геркин хрипловатый со сна голос. Хлопнула дверца кабины.

— Да смотрите, пожалуйста, — слышалось снаружи. Герка, видимо, проверял, нет ли в кузове дичи. — Только осторожнее, там спят люди.

— Нет, нет, сюда нельзя, — опять Геркин голос. — Это овраг Кызыл-жар. Зона безлюдности. Держите левее.

— Ну, будь здоров, Родионов! — дверца гулко хлопнула, и машина тронулась.

— Зона безлюдности, — повторил Чеков, сворачиваясь в спальном мешке. — Значит, завтра будем в зоне безлюдности.

2

Утром Чеков поднялся с таким настроением, будто в этот день непременно должно свершиться чудо. День начинался яркий, желто-синий. Собирались недолго — выпили по стакану чая, наполнили фляжки водой, взяли с собой хлеб, тушенку, фасоль.

От кордона тропа скользнула, вниз по незаметной вначале ложбине, которая все углублялась, и вот пошла между двумя пологими холмами. Чем дальше, тем выше и круче становились склоны, появились осыпи, потом зеленые холмы сменились розоватыми высокими обрывами, состоящими из глины и песчаника. Кызыл-жар в переводе на русский язык означает — Красный яр или овраг. Это был гигантский овраг, а скорее ущелье. По дну его зеленела пышная растительность, кое-что еще бурно цвело, у других растений зрели плоды. Ярко краснели кисти тамариска и похожие на плоские медные пятаки плоды ревеня Максимовича. Высоко к солнцу тянулись толстые, пустые внутри, стебли ферулы с желтыми зонтиками цветов. К стеблям прилепились большие вогнутые листья, похожие на пиалы. Из этих листьев, как говорила та студентка в машине, пьют воду джейраны. Чеков заглянул в несколько таких чаш. Воды в них не было. Копошились медлительные черные жуки-усачи! Чеков собрал несколько и положил первый улов в морилку. Охота за насекомыми началась. Чеков то ловил насекомых, то присаживался отдохнуть и оглядывал окрестности. Ветер дул снизу, со стороны впадины Ер-Ойлан-Дуз, раскачивая терпко пахнущие пустынные травы, шлифовал шероховатые стены обрывов, похожие в утреннем освещении на полуразрушенные стены древних крепостей. Эти обрывы были высоки, и отвесны до жути, и довольно однообразны, но почему-то все хотелось смотреть на них, что-то отыскивая взглядом, будто там скрывалось нечто тайное, важное, исполненное глубокого смысла. Чеков шагал с трудом, отдуваясь, преодолевая впившуюся в его тело невидимыми коготками апатию и поглядывал на Герку, спокойного, такого же привычного здесь и своего, как трава, птицы и обрывы.

Герка смотрел вверх в бинокль. На одном из чинков^[2] виднелся странный силуэт, похожий на обломок скалы. Вдруг он сдвинулся с места и направился по самому краю обрыва, и там возникли другие такие же силуэты и тоже задвигались.

— Архары! — крикнул Чеков, эхо отдалось от обрывов и повторило крик.

— Мы еще их встретим, — отвечал Герка. — Здесь их места…