У каждого свое проклятие

Женщина помогла Марине возжечь свечу и, встав позади нее, заговорила особым, отрешенным голосом:

– Умягчи наша злая сердца, Богородице, и напасти ненавидящих нас угаси, и всякую тесноту души нашей разреши, на Твой святый образ взирающе, Твоим страданием и милосердием о нас умиляемся и раны Твоя лобызаем, стрел же наших, Тя терзающих, ужасаемся. Не даждь нам, Мати Благосердная, в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути...

Женщина еще что-то говорила, но Марина, глядя на алые одежды Богоматери, уже погрузилась в собственные мысли. Она думала о том, что отец Дмитрий понимает все эти премудрости, может попросить Богоматерь, чтобы она помогла ему разрешить тесноту души... А что же она, Марина? Разве ей может что-нибудь помочь, если душа у нее черным-черна? Она уже двух мужей похоронила, а сама – жива-здоровехонька. Таких, как она, кажется, называют черными вдовами. Она черная и есть. Чуть больше года назад похоронила Алексея, которого любила, а теперь вдруг бесстыдно загляделась в синие очи отца Дмитрия. Видно, вечно ей жить с теснотой души...

Женщина между тем закончила читать молитву. Марина обернулась к ней и беспомощно проговорила:

– Мне никогда такого не запомнить.

– А вы можете повторять всего несколько строк, – улыбнулась она. – Вот, например: «Господи, Господи, избави нас от всякия стрелы, летящие в нас во все дни!» А можно еще проще: «Господи, прости и сохрани меня грешного».

– Говорят, что можно еще поставить свечи за упокой... Как это?

– А это вон туда, к Распятию.

Когда свечи за упокой душ погибших Епифановых были поставлены, женщины отошли от икон к выходу из церкви.

– Вы, наверно, Ольга Викторовна и есть? – спросила Марина. – Мне о вас отец Дмитрий рассказывал.

– Да, я Ольга. А то, что вы Марина Евгеньевна, я тоже поняла. У нас тут редко увидишь новое лицо. Значит, увезете от нас отца Дмитрия...

Свежее лицо Ольги подернулось печалью.

– Ненадолго, – улыбнулась Марина. – Уладим кое-какие дела, и он вернется.

– Не-е-ет... – протянула женщина, поправила головной платок, из-под которого выбилась кудрявая белокурая прядка, вздохнула и повторила: – Увезете... Навсегда... Или, может быть, сами у нас останетесь?

– Я? Остаться? – удивилась ее словам Марина. – Нет! Что вы! У меня в Петербурге дети, работа... и вообще... Зачем мне здесь оставаться?

– Затем, что отец Дмитрий... он тяжело живет... одиноко... Может, мается чем-то... Многие наши женщины не прочь были бы матушкой заделаться, но ничего не получилось. Знать, вас он ждал, Марина Евгеньевна! Видно, знал, что приедете!

– Что вы такое говорите, Ольга! – вспыхнула Марина. – Мы вчера увиделись с отцом Дмитрием первый раз в жизни! Я приехала к нему по важному делу. Он мне дальний родственник... по мужу...

– Так вы, значит, замужем? – спросила Ольга, и Марине показалось, что она обрадовалась этому сообщению. Тоже, наверно, имела виды на священника.

– Я... я вдова... – ответила ей Марина, и лицо женщины опять потухло.

– Ну тогда... думаю, что отец Дмитрий вряд ли вернется к нам из своей поездки, Марина Евгеньевна, – сказала она.

Марина, не отвечая, выскочила за дверь церкви, сбежала с холма, на котором та величаво высилась, и, остановившись у самой реки, бессильно опустилась на корявый ствол ивы, почти лежащий на земле. Нет... Ольга ошибается. Отец Дмитрий никак не выказывает Марине своего особого отношения. Уж она-то знает, как смотрят мужчины, когда женщина им интересна. В глазах Дмитрия одно лишь спокойное внимание. А что касается ее, Марины, то... В общем, этот священник просто красив, а все люди на красоту реагируют очень остро. Марина не исключение. А как мужчина он ей совершенно не нужен. Во-первых, она искренне любила Алексея и продолжает скорбеть по нему, а во-вторых... она не пара отцу Дмитрию... И вообще... ей уже много лет, у нее дети, и думать надо о другом. Она приехала сюда, чтобы попытаться защитить Сережку с Анечкой от напастей, которые со всех сторон обложили семейство Епифановых. Ей, Марине, как говорится, пора думать... о душе...