У каждого свой путь в Харад

Народ разделился на обозленных и плачущих. Злые сбивались в банды и куролесили в округе, от безысходности да безвластия больше, нежели от голода. Плачущие прятались в лесах или уходили, побросав все нажитое, с одной тощей котомкой за плечами в спокойные места, ближе к Харадским горам.

По сути своей, и те и другие были обездолены, лишены крова. И тех и других сиротила потеря близких.

В какой-то момент деревня, в которой пытались обосноваться предки Рины, тоже оказалась на непонятно чьей земле. Сменяя друг друга, словно в дурной чехарде, приходили отряды то под герцогскими флагами, то под княжескими. Сначала им требовались вполне разумные вещи: деньги, еда и кров. Привыкшие платить дань не этим, так другим жители деревни потуже затянули пояса. Да так лихо, что он, этот пояс, чуть в конце концов не перерезал их надвое. Люди роптали, но стойко переносили голод. Пока дело не дошло до требований, выдвинутых главами обеих дружин, – выдать с каждого двора по человеку в новобранцы.

И выходило так, что если и дальше слушаться и тех и других, то каждая семья должна вооружить двоих своих детей, поставить затем супротив и смотреть, как они друг друга убивают.

Семья Дарины перебралась в этот край не для того, чтобы кого-то терять в междоусобной войне чужих князей. А их соседи селяне искренне недоумевали, какая может быть война, когда на носу покос. Они не встали ни на чью сторону. А когда ты ни с кем, все против тебя.

После того как выгорела вся деревня, в которой так неплохо поначалу жилось, им снова пришлось отправиться в путь. В сторону, где, говорили, живется спокойно и свободно. Это место находилось где-то в горах. И название у него было чудное – Харад.

Перебираться с места на место без гроша за душой – это ничем не напоминало первый переезд. Батрачить за еду и ночлег, – так низко планка семьи Рины не опускалась никогда. Но им надо было выжить, сохранить себя, для того чтобы пустить корни и прижиться на новом месте.

Приходилось подолгу останавливаться в попадавшихся на пути деревнях. Когда, чтобы заработать, когда – чтобы переждать в непогоду распутицу дорог, растягивающихся на осень, зиму и весну, когда – чтобы дать покой занедужившим.

Кто-то пути не вынес, и линия дороги от Межбрежного Потлова до Харадских гор в нескольких местах прерывалась пунктиром, оставленным могилами с длинными чужестранными именами на надгробьях. В одной из них упокоился затеявший всю эту авантюру патриарх семейства, которому так и не довелось обрести надежный кров над головой.

Его дорога привела семью к сей юдоли.

Некогда самая младшая сестричка постепенно стала старше всех. Тонкие губы на иссохшем от ветра времени лице скорбно поджаты. Сквозь сетку морщин иной раз прорывается: «Где ж тот Харад? Есть ли земля эта, раз за столько лет не сумели прийти к ней? Мы стали вэнзами, степными кочевниками, перекати-полем, для которых дорога – дом, а не путь, ведущий к дому…»

Сыновья переселенцев росли, мужали и брали в жены дочерей других народов. Их же девы уходили в чужие племена, навсегда отлетая от семьи, потерянные ею без вести. Как мало осталось от семьи на рубеже века скитаний!

«Тело без головы и ног – куда мы можем прийти?» – бормотал себе под нос отец. Его сильные пальцы снова и снова пробивали дубленую кожу, прошивая ее, стягивая детали будущей обуви шпагатом из жил.

Лет до пяти Дарина не замечала никаких отличий между собой и детьми коренных жителей. Среди тех тоже попадались не все сплошь черноволосые и кареглазые. Потом она заметила отчуждение. «Эта девочка не такая, как все. Потому что у нее родители не такие, как все».

«Не такие, как все» значило «не такие, как мы». И чем взрослее становились друзья ее детских игр, тем сильнее чувствовала Рина, как ее все дальше и дальше выталкивало из себя разделенное на кланы и сплоченное ими же в монолит строгой иерархии общество предгорий.

Однако Дарина не так сильно нуждалась в общении, чтобы тяготиться этим фактом. Не умом, нет – она на уровне собственной крови знала, что в мире есть куда более занимательные вещи, на которые стоит тратить силы и время. Которые больше этого достойны, чем заранее обреченные на провал попытки вписаться в кем-то выстроенные здания местных каст.

Проявляемого внешне дружелюбия было с нее довольно, она не пыталась кому-то что-то доказать, ведь по рассказам прабабки выходило, что они здесь ненадолго.

«Еще совсем немного, и…» – Старуха переводила дух, перед тем как высказать мысль, от которой начинали совсем по-юношески светиться ее серо-голубые глаза, в обычное время будто подернутые туманом дурных воспоминаний. – …И они смогут перебраться в Харад».

Старуха уже давно говорила об этом событии в третьем лице. Сказать «вы сможете перебраться в Харад» или тем более «мы сможем перебраться» ей уже не хватало смелости.