У каждого свои тараканы, или – Шаги к дому

– …страшно ведь оказаться в немилости у группы, – перебил Генатрус.

– Не в этом даже дело. А если староста всё же права? Получается, мы защитим нечестную студентку, которая зарабатывает оценки непонятно каким местом, но ведь это же неблагородно? Нам с владетелем мама сказала, что оценки должны честно зарабатываться.

– То есть, ты поверил Валкам? – Грегори старался обращаться исключительно к благородному дону, игнорируя труса. – Пойдём со мной, пообщаешься с тараканами из соседних сознаний и сам всё поймешь!

– Не могу! – возопил Генатрус. – Мало ли, что там расскажут? Страшно!

– И не благородно это – за спиной шушукаться.

– А верить сплетням – благородно?

– А я и не верю! – высунулся дон. – Я самоустраняюсь до лучших времён – до более однозначных.

– То есть – трусишь?

– Ну да! А что не так? – выпятился Генатрус.

Грегори вздохнул.

И подумал, что у «вечной отличницы» и «вечного благородства» имеется нечто общее. И сводится оно к тому, что – ни одно, ни другое, не может продлиться вечно. Особенно, если делается через силу и исключительно потому, что кто-то когда-то сказал: «так надо». Но если одна, оказавшись на грани срыва, просто крушит всё вокруг, то у второго всё намного хуже.

А ещё Грегори задумался: не зря ли он полез к О’Кари со своей просьбой? Вдруг она теперь сунется с приятельским разговором к привычному Геннадию, а напорется на труса?

– Эй, дон… – неуверенно начал Грегори.

– Тута я! – внезапно послышалось в ответ.

И перед Грегори возник Благородный Дон Геннадий во всей красе. Вуаль уже переместилась и напрочь скрыла труса. Футболка тоже показывала правильную надпись.

– Ты вернулся? – выдохнул Грегори.

– Да. Я тут подумал – ты прав. Действительно, не помешало бы поговорить…

– С другими тараканами?

– Нет же. Владетелю с Кариной. Не благородно это – столько времени скрывать свои чувства.

* * *

Снежинки падали на серую землю и чёрные волосы Карины.

Первые снежники ноября. Долго не задержатся. Возможно, уже к вечеру белоснежный пейзаж сменится мокрым чваканьем и унылыми лужами.

Но сейчас – красиво.

Особенно – черные пряди, струящиеся из-под белой шапочки и припорошенные первым снегом.

Они возвращались из спорткомплекса. Карина ходила в секцию плавания, а он – на лёгкую атлетику. Шли по молодёжному парку, Карина увлечённо рассказывала, как она любит бассейн, как мечтает победить на студенческом соревновании, даже её вечная отстранённость слетела, открыла искреннюю и живую студентку.

Геннадий решил, что время подходящее.

Он остановился, взял девушку за руку, развернул лицом к себе.

– Карина, ты, наверное, заметила, что я давно перестал относиться к тебе, как просто к другу.

– Я? – Карина удивлённо моргнула. – Ну… я…

– Сам не знаю, в какой момент ты мне стала очень дорога. То есть, знаю. В сентябре, после каникул увидел тебя и… Я не рассчитываю на взаимность, но если бы вдруг я тоже оказался тебе небезразличен…

Карина сжала его руку, лицо у неё сделалось виноватое.

– Гена, милый мой друг. Ты мне очень дорог – как друг. Я ценю наше общение, мне всегда приятно с тобой общаться. Но… прости, я люблю другого. Если тебя устроит дружба… – казалось, она сейчас расплачется.

Гена отступил на шаг.

– Не переживай, всё в порядке. Я не знал, что у тебя кто-то есть, – Карина открыла рот, но он её остановил. – Ты не обязана мне ничего объяснять. Я желаю тебе счастья.

– Мы можем остаться друзьями, – повторила она, глядя в глаза.

– Конечно. И останемся, – он улыбнулся и постарался вложить в улыбку всё тепло, на которое способен. – Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку во всём.

А снег всё падал.

На подходе к политеху Карина извинилась и сообщила, что у неё срочное дело. Настолько срочное, что, возможно, даже задержится на следующую пару. Неслыханное для неё дело! Тем более, что пара – по высшей математике, а там не забалуешь.

Гена проводил девушку взглядом. И внезапно махнул рукой: а пошло оно всё! Я тоже задержусь на пару! И побрёл гулять по Пушкинской. Несмотря на то, что пока ещё лишь середина ноября, половина магазинных витрин уже блестела новогодним «дождиком», шариками и гирляндами.

Хорошо кому-то. Праздничное настроение имеется.

Гена глубоко вздохнул. Ничего страшного не произошло. Ему отказали – и что с того? Девушка имеет право влюбиться в другого. Он ведь тоже не отвечает согласием всем, кто на него неровно дышит. Вон, Валька, до сих пор бросает томные взгляды.

В общем, каждый имеет право на отказ.

Гена замёрз и подустал, и сообразил, что уже успел отмерить шагами совсем не короткую улицу Пушкинскую и туда, и обратно. Вот уж точно «задержался на пару», – фыркнул он, ухватил в киоске согревающий кофе в пластиковом стаканчике и зашагал к универу.

Успел как раз к перерывчику между математиками. Преподавателя в аудитории не было, Карины тоже не видно, зато вовсю разорялась староста Валентина.

– Ну?! И кто оказался прав?! – она стояла посреди аудитории, уперев руки в боки, и сверкала глазищами из-под очков. – Разве я не говорила, что она свои оценки одним местом зарабатывает? Подумаешь, ошиблась чуть-чуть…

Гена вскипел.