У каждого своя война

В суматохе Борька довольно долго изучающим взглядом сверлил Федора Иваныча, потом приобнял Робку за плечо, привлек к себе, спросил вполголоса, кося глазом на отчима:

- Как он тебе?

- Да ничего... — усмехнулся Робка. — Тютя-матютя…

- Мать не обижает?

- Да ты что? — Робка весело глянул на старшего брата. — По струнке ходит!

- Да? Ну тогда нехай живет, — тоже усмехнулся Борька.

Пили и галдели до поздней ночи. Игорь Васильевич с Ниной Аркадьевной сидели у себя, не спали, напряженно прислушивались к гулу голосов, хохоту, отдельным выкрикам.

- Притон какой-то, а не квартира, — страдальчески морщился Игорь Васильевич. — Теперь этот уголовник явился — совсем с ума сойдем! Хоть из квартиры беги.

- Куда? — печально вздохнула Нина Аркадьевна и подумала с завистью, как, наверное, там сейчас весело, все пьяные, беззаботные, море им по колено, и все — трын-трава, и шутят, и пьют, и веселятся, а она сидит тут, как в могиле.

- Да хоть к чертям на рога, м-м-м, боже мой, за что мне все эти испытания, эти мучения, эти унижения?.. — схватившись за голову, стонал Игорь Васильевич. — Нет, надо меняться. Сейчас с приплатой можно поменяться.

- Да кто в эту дыру захочет? — усмехнулась Нина Аркадьевна. — Разве какой-нибудь умалишенный... Где ты такого найдешь? — Она встала с кровати, набросила на плечи свой китайский халат.

- Ты куда? — тут же перестал стонать Игорь Васильевич и посмотрел на нее подозрительно.

- В уборную! — с тихой яростью ответила Нина Аркадьевна.

Она прошла по коридору мимо комнаты Любы, где царило веселье, потом медленно прошла обратно, страстно желая, чтобы кто-нибудь вышел из этой комнаты и случайно натолкнулся на нее, позвал бы в компанию, и она, конечно же, пошла бы, немного поколебавшись для приличия, атам... весело, много пьяных, счастливых сиюминутным счастьем людей, там шутят, курят, обнимаются... Нина Аркадьевна даже задержалась на минуту напротив двери в комнату Любы, прислушиваясь к голосам, смеху. Потом зашипела патефонная пластинка, и женский голос запел:

Эх, улыбнись, Саша, ласково взгляни,
Жизнь чудесна наша, солнечные дни…

Нина Аркадьевна вздрогнула и быстро пошла к себе. Вошла, решительно направилась к буфету, достала бутылку коньяку, рюмку, неосторожно звякнула.

- Ты что там делаешь? — тут же выглянул из-за ширмы Игорь Васильевич и вытаращил глаза: — Ты что, Нина, пить собралась?!

- Нет! На пол лить! — Она взглянула на него с такой яростью и ненавистью, что Игорь Васильевич впервые испугался жены. Он сразу почуял опасность — возрази он ей хоть полслова, она набросится на него с кулаками, и разыграется страшный скандал. Один раз так уже было, правда, очень давно, в эвакуации в Алма-Ате, они тогда недавно поженились. Игорь Васильевич списал это тогда на буйство молодости.

- Тогда и мне налей, — натужно изобразил он улыбку на лице, выходя из-за ширмы и тоже надевая халат. — Ты права, Ниночка, давай тоже выпьем... им назло…

Нина Аркадьевна налила коньяк в два фужера, себе — значительно больше, и сразу выпила в три глотка, шумно выдохнула воздух, как заправский выпивоха, достала из буфета сахарницу, взяла щепотку и высыпала себе в открытый рот, смачно пожевала. Потом достала из ящика коробку папирос «Герцеговина флор», закурила.

Игорь Васильевич изумленно смотрел на жену.

- Хороший коньяк... — улыбнулась она. — Ты его в ресторане воруешь или покупаешь?

Игорь Васильевич взял свой фужер, отпил глоток, почмокал, оценивая вкус, ответил со вздохом:

- Конечно, ворую... Иногда пьяные клиенты дарят. Что я, с ума сошел, что ли, — покупать?

Нина Аркадьевна засмеялась, глядя на него, сначала тихо, мелко, потом смех становился все громче, нервнее, и скоро она уже хохотала, захлебываясь. Казалось, еще секунда — и с ней случится истерика.

- Тише, Лену разбудишь, — опять вытаращив глаза, зашипел Игорь Васильевич. — Кому говорю, Нина, тише! Рехнулась, что ли? Что ты ржешь, как лошадь? Тише, тебе говорю, сука! — и он в отчаянии хлестнул ее по щеке, хлестнул сильно. Голова Нины Аркадьевны мотнулась назад, и она тут же перестала хохотать, как отрезала. Молча посмотрела на него, вроде бы без всякого выражения, затянулась папиросой, с силой выпустила из ноздрей две густые струи дыма. — Прости... — выдавил из себя Игорь Васильевич, со страхом ожидая взрыва, но никакого взрыва не последовало. Нина Аркадьевна взяла бутылку, налила себе еще, плеснула в фужер Игоря Васильевича, затем выпила и, вновь посыпав в рот щепотку сахара, сказала, жуя:

- Хорошая закуска... главное, экономная…

- Надо попробовать. — Игорь Васильевич тоже выпил, взял щепотку, высыпал в рот, прожевал, улыбнулся. — Действительно, подходяще…

В голове у него посветлело, на душе полегчало, мрачный туман медленно рассеивался, уплывали тревоги, как лодки в ночной реке. Как немного человеку надо, чтобы у него потеплел взгляд, некая доброта появилась в нем, некие воспоминания. То, что каждодневно мучило, как изжога, отошло куда-то, забылось.