У каждого своя война

А следователь продолжал неторопливо вести обыск, выражаясь служебным языком МГБ. Он стряхнул одну за другой все книжки с полок, и теперь на полу рядом с кучей белья и одежды валялись тома. Потом он так же деловито сломал рамки у фотографий, порвал оборотную сторону. На одной фотографии был изображен Сергей Андреевич и Феликс Иванович. Они стояли у входа в госпиталь рядом с грузовиком, с которого санитары сгружали раненых. И оба улыбались. Это был май сорок третьего — светило солнце, создавая весеннее настроение.

- Кто это? — спросил следователь.

- Начальник госпиталя подполковник медицинской службы Феликс Иванович Свиридов.

- Ясно, — кивнул следователь и отложил фотографию в сторону. — Теперь давайте перейдем в ваш кабинет... — следователь как-то нехорошо улыбнулся. — Где вы свой роман сочиняете…

И он первым направился в коридор, сказав на ходу:

- Понятых прошу со мной.

В это время из своей комнаты вышел Семен Григорьевич и едва не столкнулся со следователем, который внимательно посмотрел ему в глаза и сказал:

- Попрошу оставаться у себя.

Семен Григорьевич продолжал стоять на пороге, и тогда старлей зычно произнес:

- Вам ясно сказали, гражданин? Или особое приглашение требуется? Зайдите к себе и закройте дверь! Семен Григорьевич кашлянул, отступил на шаг и закрыл дверь.

Степан Егорыч и Егор Петрович прошли следом за солдатами и старшим лейтенантом, встали на пороге маленькой комнатушки, служившей Сергею Андреевичу рабочим кабинетом. Прошел туда и Сергей Андреевич, попросив Люсю остаться за дверью и поцеловав ее в лоб.

Она вдруг задрожала вся, и Сергей Андреевич почувствовал, что с ней сейчас начнется истерика.

- Не надо, Люсенька, прошу тебя! — Он с трудом изобразил на лице улыбку и вновь поцеловал ее в щеку. — Потерпи... скоро они уйдут. Все обойдется, вот увидишь... Потерпи..

Недописанный роман — стопка страниц в четыреста — лежал на столе. Следователь сразу отложил его в сторону, бросив с нехорошей улыбкой:

- Что ж, почитаем ваш опус…

Он перерыл все в ящиках стола, отложил в сторону блокнот с записями, стопку писем, еще порылся немного, потом приказал:

- Собирайтесь, Сергей Андреевич. Поедем к нам.

- Но... у вас только ордер на обыск, — ответил Сергей Андреевич. — Вы не показали ордер на арест.

- Собирайтесь, собирайтесь, не будем спорить.

Там мы вам все покажем. Ордер на арест в том числе.

Сергей Андреевич стоял, не двигаясь, и тогда старший лейтенант взял его за плечо:

- Собирайтесь, гражданин, русским языком вам говорят.

И Сергей Андреевич пошел собираться. Оделся, сказал Люсе:

- Собери мне что-нибудь поесть... носки на смену, белье…

Следователь, вымыв руки на кухне, в этот момент вышел в коридор:

- Поесть не надо. Если курите, возьмите с собой запасец.

Люся бросилась к куче белья, стала лихорадочно выуживать оттуда носки, майки, трусы. Руки у нее тряслись и плохо слушались, она роняла то одну вещь, то другую. Тогда Сергей Андреевич мягко отстранил ее, сам отобрал нужные вещи, сложил их стопкой на чистой простыне, завязал узелок.

Теперь вся квартира вывалила в коридор, и старший лейтенант не закричал на них, чтобы убирались по своим комнатам. Все толпились, толкая друг друга, и смотрели, как уводят Сергея Андреевича. Степан Егорыч и Егор Петрович подписали протокол обыска. Наконец следователь, пройдя первым к двери, приказал старлею:

- Пусть попрощается, и ведите его.

Сергей Андреевич стоял как истукан, держа в руке узелок, в расстегнутом пальто, без шапки, а Люся, окаменев и сжав руки на груди, глядела огромными остановившимися глазами на мужа. Жильцы квартиры затаили дыхание. Страшная тишина воцарилась в коридоре, которую нарушил старлей зычным голосом:

- Прощайтесь, русским языком вам сказано.

Не желаете — тогда пошли. Что стоите? Ну, как знаете.

Красильщиков, открой дверь.

Один из солдат шагнул к входной двери, повозился с замком и распахнул дверь на лестничную площадку.

Сергей Андреевич шагнул к Люсе, постарался улыбнуться, проговорил:

- Не беспокойся. Это недоразумение, все уладится, Люсенька. До свидания. — Он хотел обнять ее, но снова сильная дрожь пронизала все тело Люси от макушки до пят, она вдруг издала какие-то нечленораздельные звуки, затряслась еще сильнее, рухнула на пол и забилась, выгибаясь и ударяясь об пол головой, всем телом, глаза у нее закатились, губы перекосились, и мычание, похожее на стон, исторглось из груди.

- О-о, черт, этого еще не хватало... — досадливо поморщился старший лейтенант.

Сергей Андреевич присел на корточки, обнял Люсю, прижал к себе, виновато обратился к старлею:

- У нее припадок... раньше никогда не было... это похоже на эпилепсию. — Он попытался разжать ей зубы и уже повелительно, голосом врача, крикнул: — Карандаш дайте! Она себе язык может откусить! Дайте карандаш! Действительно, почерневший кончик языка был намертво сжат зубами, и сквозь тонкую щель сочилась белая пена. Семен Григорьевич опомнился первым, подошел к ним, протянул карандаш и, присев на корточки, стал поддерживать бьющуюся в конвульсиях Люсю.