У каждого своя война

- К историку Вениамину Павловичу.

- Фью-ить! — присвистнул удивленно Богдан. — Ты чего, к нему домой... вот так запросто ходишь?

- Не запросто, но... хожу. Книжки у него беру читать. — Робка натянул влажные трусы, брюки, носки, обулся, взглянул на Богдана: — Пошли, деятель! Богдан уже заканчивал одеваться, как наверху, из-за строения, где хранились байдарки, каноэ, другие лодки и разный спортивный инвентарь, показалась веселая компания. Впереди шел Гаврош и напевал, играя на гитаре, висевшей на ремне через плечо. За ним шли Валька Черт, Ишимбай, Карамор. Ишимбай нес объемистую тяжелую сумку.

Я женщин не бил до семнадцати лет.
В семнадцать ударил впервые... —

распевал Гаврош и, увидев друзей, расплылся в улыбке:

- О, мушкетеры! Гляди, Ишимбай, культурный образ жизни ведут. Как дела, Робертино?

- Дела в прокуратуре, — хмуро ответил Робка. — А у нас делишки.

- Как? Как ты сказал? Ну, приблатненный малый! — Гаврош захохотал. — Дела, говорит, в прокуратуре, ха-ха-ха! Кто сказал?

- Да тут один пробегал, обронил. А я поднял, — прищурившись, Робка взглянул на Гавроша.

- Да? — Гаврош был озадачен нахальным поведением Робки, с чего бы это? В глубине души он даже побаивался Робку, потому что, во-первых, не понимал его до конца, а стало быть, мог ждать от него любой неожиданности (вот взял он и пришел к нему домой, не испугался), а во-вторых, должен был вернуться из заключения Борька, и, если Робка ему нажалуется, Гаврошу несдобровать. Борька был давно «в законе», а это обстоятельство для приблатненной шпаны — непререкаемый авторитет, да и не только для шпаны.

- Ждешь у моря погоды? — подмигнув, спросил Ишимбай. На ступеньках он расстелил пару газет, стал вынимать из сумки бутылки, колбасу, огурцы, пучки редиски. Отец Ишимбая, полный, мощный, бритоголовый татарин, работал мясником в гастрономе на Якиманке и подворовывал на работе все, что мог, поэтому у Ишимбая всегда водились деньжата, всегда он притаскивал к Гаврошу домой то кусище хорошего мяса, то овощей или сахару, то мороженой рыбы.

- Тебе-то что? — глянул на него Робка. Он тоже их боялся, но старательно подавлял в душе страх — да будь что будет, не убьют же, в конце концов, их за это Борька (когда вернется) всех на нож поставит.

- А ботинки тебе не жмут? — спросил Валя Черт и почему-то заржал.

- Какие ботинки? — не понял Робка.

- В которых ты по переулку ходишь, — сказал Гаврош. — Один такой гулял-гулял и из ботинок выскочил. В носках домой прибежал. — Гаврош коротко рассмеялся. — А ты вообще-то в носках?

- В носках... — несколько растерялся Робка.

- Это хорошо, — опять влез Валька Черт. — А то простудиться можно. Понял — нет?

- Ты меня на «понял» не бери, понял? — набычился Робка.

- Ты смотри, Гаврош, с ним культурно беседуют, а он зубы скалит. — На худом, заостренном лице Черта заходили желваки. Валька был самым опасным из всей шпаны. Недаром прозвище — Черт. Внешне веселый, покладистый и даже трусоватый, он вдруг приходил в тихую звериную ярость, и тогда ему было море по колено — мог запросто пырнуть ножом, ударить кирпичом по голове, железным прутом, да чем угодно, и остановить его уже никто не мог. Эти приступы бешенства так же внезапно прекращались, и когда на него снова накатит, никто не мог предположить.

- Без ботинок можешь остаться и без носков, — процедил Валька Черт, и рука его потянулась к внутреннему карману куртки — там на пришитой «бретельке» всегда висела финка.

- Кончай, Черт! — позвал Ишимбай. — Водка киснет.

Он действительно разложил на импровизированном столе колбасу, огурцы и редиску, откупорил бутылку.

- Пошли... а то хуже будет, — шепнул Богдан, дернув Робку за рукав.

- Твое счастье, падла... — процедил Валька и подсел к приятелям. Они выпили по очереди из одного стакана, стали с хрустом жевать огурцы и редиску.

Робка и Богдан медленно пошли прочь, когда Гаврош окликнул:

- Роба! Может, выпьешь? Знаешь, как говорят: налей врагу, и он станет твоим другом! Давай, подваливай! Робка вдруг повернулся и пошел обратно.

- Ты че, пить с ними будешь? — испуганно зашептал Богдан.

Робка не ответил. Подошел, сел рядом с Гаврошем на ступеньку. Светило солнце, и плескалась спокойная вода, вдали плыли байдарки — спортсмены равномерно взмахивали длинными веслами, и виден был красавец Крымский мост. Цепи, поддерживающие его, тоже отливали на солнце. Гладь воды утекала под мост, становясь непроницаемо черной. Из-под моста показался речной трамвайчик.

- Богдан, а ты чего? — позвал Ишимбай. — Дают — бери, а бьют — беги!

Богдан нехотя подошел, но садиться не стал. Робке протянули стакан, наполовину полный. Робка глубоко вздохнул и выпил. Гаврош сунул ему под нос огурец.

Ишимбай в это время вынул засаленную колоду карт:

- Ну что, попытаем удачки? На тебя скинуть, Робертино?

- Давай карточку, — сказал Гаврош. — У тебя ахча есть, Роба?

- Есть немного, — чуть захмелев, ответил Робка.

- Дай ему тоже карточку, — сказал Гаврош.