Теперь вспомню свои первые смешные коньки, прикреплявшиеся к валенкам. Каждый из моих коньков, в этом ничем не отличаясь от каких-нибудь прочих коньков, имел две достаточно широкие металлические опоры – бóльшую, под переднюю часть ступни, и меньшую, под заднюю, так сказать, пяточную. К каждой из этих – в сумме четырех – опор, из-под низа их, привязывалась – прикреплялась достаточно прочная веревка; привязывалась – прикреплялась не одним, а поочередно двумя своими концами, так, чтобы визуально могло получиться довольно просторное веревочное кольцо-хомутик. В таком виде коньки уже были в целом пригодны к пользованию; пригодны – так долго, как долго веревки и узлы этих веревок могли далее выдерживать катание на данных коньках. Теперь оставалось надеть коньки на ноги, то есть на валенки, просунув валенки в веревочные кольца – хомутики коньков. А потом с помощью деревянных палочек, просунутых в эти кольца-хомутики /по одной на каждое кольцо-хомутик; палочке, своими двумя размерами, похожей на толстый карандаш/, – поочередно прикрутить покрепче к валенкам каждое из этих колец-хомутиков, да и, прикрутив, зафиксировать, застопорить тут же деревянные палочки от обратного раскручивания; зафиксировать – застопорить, подсовывая – самое простое – один из концов каждой палочки под веревочное кольцо – хомутик, ею же, этой деревянной палочкой, только что прикрученное к валенку. Сработав так, можно было приступать к катанию на коньках. Однако надежности подобных прикруток веревочных колец-хомутиков к валенкам – отнюдь не всегда хватало на одно полное катание. Не редкость уже через несколько минут коньки начинали вихлять, болтаться на валенках; или еще хуже того, вообще слетали с них, от неожиданного раскручивания веревочных колец-хомутиков. И надо было снова таким же опять способом прикручивать коньки к валенкам.
И еще хочется сказать о Сиротском переулке. Поскольку ни в нашей семье, ни в семье бабы Клавы и деда Ивана, ни в семьях знакомых мне мальчишек не было дома, по крайней мере, до 1956-го года, телевизоров /вообще тогда довольно мало кто их и имел/, то с наступлением темноты я – один или же вместе с мальчишками – любил иногда вглядываться, бывая в гостях у бабы Клавы, в глубину одного из окон тогдашнего телецентра. В глубине этого окна, а оно находилось на 2-ом этаже того из корпусов телецентра, который /корпус/ фасадом или какой-то другой своей частью выходил в Сиротский переулок, ясно наблюдался «Голубой экран». Впрочем, телевизор ли то был или какое-то техническое устройство, сильно напоминавшее собой телевизор, – неизвестно. Ведь объект моего – нашего с ребятами любопытства – «Голубой экран» обнаруживался только с расстояния приблизительно сорока метров; стоя в переулке у дома бабушки или же находясь внутри бабушкиной комнаты, – только отсюда, с такой дистанции, был виден он.
Предположительно транслировавшееся, зримое на этом, надо сказать, стандартном, не громадном экране, изображение менялось с той или иной частотой – скоростью, однако какое точно оно, это изображение, было – понять с такого расстояния, было невозможно. Но я – мы с ребятами – были, помнится, довольны и этим, – что хоть в таком виде наблюдаем предположительно телеизображение, телевизионный экран.
Ну а теперь, мысленно развернувшись на 180 градусов, начну свое движение – также мысленно – сперва по кухне бабушкиной коммунальной квартиры, поскольку комнату бабушки я уже вроде всю описал.
Итак, кухня. В самом-самом углу ее, противоположном от входной двери в квартиру, стояла особая, городского типа печь. В холодное время года она отапливала кухню, комнату Мишки и еще соседнюю квартиру, потому что одна из стен печи выходила в комнату Мишки, другая /стена печи/ – в соседнюю квартиру. Стены печи были буквально стенами, поднимаясь от пола до самого-самого потолка. Когда и чем топили печь – не знаю; как-то не доводилось быть свидетелем этого занятия. Вместе с тем другого отопления, кроме печного, совершенно точно помню, в квартире не было.
Еще на кухне стояла 4-х комфорочная газовая плита, располагавшаяся по той же самой стене, что и печь. Ну и рядом с плитой, у входной двери в квартиру, на лавочке стояли ведра с водой /вообще ни одна квартира бабушкиного и соседнего по одному двору дома, – принципиально такого же, как и бабушкин, – не располагали водопроводом; позднее скажу, где бралась жильцами этих домов питьевая вода/. На поверку на кухню выходили все 3 двери комнат жильцов описываемой квартиры. Бабушкина дверь комнаты и, так сказать, Мишкина выходили на первый взгляд в коридор; однако коридор этот образовывался одной стеной кухни и одной из стен упомянутой печи, составлявшей /речь идет о стене/ длину данной печи. Третья дверь комнаты в квартире выходила отчетливо на кухню, а не в лжекоридор.