Выпив и закусив, мужчины, не выходя из-за стола, закуривали. Тетя Нюра, также курящая, не отставала в этом от них. Курили они папиросы, как я теперь знаю, «Казбек», потому что доставали их из плоской коробки увеличенного размера, на которой с внешней стороны, на фоне гор со снеговыми вершинами, был изображен всадник на коне. Эти папиросы приносили с собой, хорошо помню, супруги Бре-евы; а вообще мой дед всю жизнь курил одни и те же дешевые папиросы, как я теперь тоже знаю, «Прибой».
Через какое-то время начиналась другая часть, быть может, ежесубботнего досуга моих дедушки и бабушки и супругов Бреевых – игра в карты «на интерес». Играли они, как правило, в какого-то «Петуха». Освобождая стол от всего мешающего игре, они, так сказать, для конспектирования их игры, нередко усаживали за стол Юрия. Юрий, похоже, охотно подчинялся им, вооружаясь для этого чистым листом бумаги /быть может, из своей ученической тетради/ и, хорошо помню, так называемым химическим карандашом, кто не знает, писавшим грифелем, содержавшим сухие, фиолетового цвета чернила; писавший ими, если этот грифель чем-то смачивали: водой, слюной.
– Дурак! Глина! – Во время перерыва в игре, ругалась бабушка на деда. – Что ж ты не пошел с такой-то карты? /называлась карта/.
отвечал ей дед частенько пением, понятно, хмельным, обыкновенно этой песни; первые три, приведенные здесь, строчки пелись им, а четвертую, он всегда говорил, делая акцент на числительное в ней.
– Ха-ха-ха– ха, – довольный, смеялся дед далее.
– Ну вот…, – безнадежным и вместе легкомысленным тоном говорила бабушка. – Юр, пиши: такой-то «приехал» /называлось имя игрока/, такой-то – столько-то, такой-то – столько-то… /по очереди назывались остальные игроки, и их результаты в очередном, оконченном кóне-партии игры, выражаемые эти результаты в цифрах/.
Юрий, не впервые записывая эту их игру, никаких вопросов не задавал. Я, ради любопытства и ради того, чтобы побыть немножко в движении, всегда, то подходил, шагнув шаг, к тогда уже карточному столу, то возвращался назад, на диван, наблюдая за происходившим и оттуда. Нередко, для игры в карты «на интерес» да и, конечно, для родственного общения, к бабушке приходили дополнительные гости: в основном это были родная сестра моей бабушки, Татьяна Алексеевна вместе со своей дочерью Анной Петровной. При этом самое, теперь скажу, смешное было то, что Татьяна Алексеевна и Анна Петровна были тоже курящими, и тоже курили папиросы /сигарет тогда, похоже, не было в продаже/. И вот в такое время в бабушкиной комнате, как говорится, топор висел от табачного дыма пяти человек курящих карточных игроков.
Ускоренно утомляясь от этого, как бы уже туманного, зрелища, я – не помню как, засыпал на диване, тем более что тогда, наверное, уже близился или наступал час моего обычного, ночного сна. Просыпаясь через энное количество времени, – а мне всегда казалось, что я уже как бы и выспался, – я с удивлением видел перед собой всю ту же самую картину: тех же самых, что и до моего «сна», азартно, шумно играющих карточных игроков, и тот же дым от курения ими папирос. Вскоре я засыпал вторично, кем-то, когда-то уже тепло укрытый – не одеялом, но на взрослого человека пальто, «пальтушкой», – как тогда некоторые взрослые в просторечии называли пальто.
– Вов, поднимайся! Спать будем, – позднее, быть может, среди ночи тормошила меня бабушка.
Я поднимался, помнится, не только всегда молча /никого из гостей в комнате тогда уже не бывало/, но даже с оттенком радости, зная, что теперь лягу в настоящую, для настоящего ночного сна постель. Укладывала меня бабушка на этом же диване, с которого таким образом поднимала.
Юрий укладывался спать или же уже лежал в постели на железной кровати своего старшего брата, отсутствовавшего тогда, служившего, опять скажу, в армии.
Спустя несколько минут, я уже крепко и сладко спал, лёжа в нижней одежде, в постели.
Наступила пора подробно описать теперь уже эту квартиру.