У каждого своё детство (сборник)

В один из довольно поздних зимних вечеров мы были втроём: баба Катя, мама и я, – в комнате нашего жилища на Городской улице. Мама и я волновались, что отец всё не шёл и не шёл с работы; очевидно, такое дело было тогда в диковину для нас… Не помню, были ли какие-то разговоры между матерью и бабой Катей на этот счёт. Внешне баба Катя была равнодушна, безучастна к происходившему, – ну, безусловно, потому, что её сыну (отцу моему) было уже тогда 29 лет. И хотя он был единородным у неё (он был один у неё), она всё равно вела себя, опять скажу, не придавая внешне никакого значения происходившему. Наконец, стало настолько поздно, что уже надо было ложиться спать. Выключив свет абажура, который был включен, мама включила настольную лампу. И мы с этим «дежурным» светом легли спать. Баба Катя легла на свою одноместную железную кровать, мы с мамой – на разобранную, недавно купленную, совсем ещё новую, диван-кровать. Не помню, заснул ли я или же нет на тот час, когда отец пришёл домой. Хорошо помню – следующее зрелище: дверь в нашу комнату открыта настежь (мы с мамой легли на ночлег – лицом к двери), на пороге стоит отец, одетый в пальто, мама лежит рядом со мной на диван-кровати.

Очевидно, мама бросила отцу весьма понятный упрёк, но в том тоне, который для него, отца, был не приемлем. Ничего не говоря, отец, как был в пальто, твёрдым шагом вошёл в комнату и, сняв с себя шарф и, сложив его пополам, ударил им довольно сильно по лицу моей матери. И хотя заметно ничего не было, что отец был пьян, однако, судя по тому, что он сделал, я лично понимаю, что он был и не трезв тогда. Удар шарфом пришёлся рядом с моим детским лицом. И я, помнится, подумал: «А что, если бы отец промахнулся и ударил шарфом не по матери, а по мне, по моему лицу?!..» И от этой мысли мне стало страшно. Вместе с тем, мне было сильно обидно за маму, которая в этой ситуации была абсолютно права.

Мама не стала связываться с отцом: не поднимаясь с диван-кровати, смолчала, стерпела это настоящее оскорбление.

Дальше – я как-то ничего уже не запомнил. Видимо, инцидент данный был, таким образом, и исчерпан.

Прошла зима. Вступила, как говорится, в свои права весна 1956-го года. Эпизод, который я хочу далее описать, имел место, вероятнее всего, в конце марта – начале апреля.

– «Ре́бя»! Пошли к школе, – неожиданно предложил один из мальчишек из двора бабы Клавы. Предложено это было тем мальчишкам, которые, во-первых, гуляли – играли на тот момент в названном дворе, а во-вторых, – которые в 1956-ом году должны были идти в школу, в первый класс.

Светило, помнится, весёлое, в общем-то, тёплое уже солнце. Я был одет в весеннее пальтишко, а на голове у меня был не простой головной убор: игрушечный шлем танкиста или лётчика (кого точно – не помню; помню, что он был ещё тёмного цвета и шерстяной).