У кладезя бездны. Адские врата

Кто-то толкнул боковую дверь, когда я был на расстоянии пары метров от машины, из салона не стреляли, и меня на мгновение пронзила страшная мысль – мы просто убили невинных людей, просто устроили стрельбу на дороге и убили невинных людей. Еще раз выстрелил снайпер, я не видел по кому, снайперам не был виден салон с их позиции, действовать сейчас мог один лишь я. Вместо того, чтобы пытаться проникнуть в салон «Ауто Юниона» через боковую дверь, я дважды выстрелил в тонированное заднее стекло, под самый верх, чтобы выбить его и чтобы ошеломить боевиков в салоне. Выстрелил под самый верх так, чтобы пули ударили в крышу машины, а не в чью-нибудь голову. Ударил стволом пистолета по пошедшему трещинами стеклу, выстрелил в ублюдка в салоне – он уже целился в меня из чего-то, напоминающего автоматическое ружье. Еще один все-таки вывалился из салона через открытую боковую дверь – и был мгновенно убит несколькими снайперскими пулями…

– Хенде хох!

Кричать было уже некому – в салоне не было живых. Пахло кровью…

Неужели…

Держа пистолет наготове, я подошел к сдвинутой боковой двери, около которой лежало тело мужчины, одетого в альпийскую парку с капюшоном. Мельком заметил лежащий под рукой пистолет-пулемет «Беретта 12», видимо, и это – мафиози на службе проклятому Риму. Впереди сидели два человека, оба были мертвы, водитель навалился на руль, второй откинулся на сиденье назад с половиной головы.

Черт, фонарь… ничего не видно.

Фонарь у меня был только один – на пистолете-пулемете, висевшем поперек груди, я перехватил оружие, привел его в боевую готовность, включил фонарь. Луч света метнулся по салону… еще один мужчина, в такой же альпийской парке, его уже застрелил я. В проходе лежит «SPAS-15», пахнет кровью, и стекла тоже забрызганы кровью.

Господи… как я решился на такое.

Сунулся в салон, уже мысленно попрощавшись и с сыном, и, наверное, с собственной жизнью. Сзади, в проходе между сиденьями, прямо на полу что-то лежало, накрытое какой-то темной тканью. Откинув ткань, я увидел Ника.

Своего сына. Которого я не видел уже четыре с лишним года…

Сначала мне показалось, что он мертв, потом понял – дышит. Ублюдки накачали его каким-то снотворным, чтобы тихо, без лишнего шума довезти до Женевы или еще куда.

Я так и сел – прямо в салоне. Не было никаких сил, как батарейку вынули. Если бы не немцы, вытащившие из «Ауто Юниона» и меня, и Ника и засунувшие нас обоих в вертолет, – так бы и сидел там до приезда полиции…

Что же мы творим…

Вертолет сел в бизнес-секторе аэропорта Женевы, там еще не перекрыли движение, богатые люди – это святое. Ник так и не просыпался, Ксения держала его так, что никакая сила не могла бы вырвать его из ее рук. Она не плакала, не истерила – просто вцепилась в своего (нашего, но эти слова запрещены) сына и не отпускала.

Когда приземлились – увидел в паре стоянок от нашей посадочной зоны маленький реактивный «Дорнье», готовящийся ко взлету, и «Мерседес», стоящий около него. В одном из людей узнал оберста Ганса Зиммера, главным образом по сигаре.

Я вышел из вертолета первым, затем Дитер осторожно вывел Ксению – она так и была босая, ей сейчас было ни до чего…

– Пошли. Вон наш самолет.

Ксения ничего не ответила – шок, в таких случаях надо либо заставить проглотить пятьдесят грамм спирта, либо как следует отхлестать по щекам. У меня не было ни времени, ни сил делать подобное…

– Дитер, веди ее к самолету. Осторожнее.

Оберст Зиммер мрачно смотрел на нашу процессию.

– Ты полный псих, русский. Хвала Богу, что мы воевали и воюем на одной стороне…

– Теперь ты для меня всегда прав, Ганс. Всегда…

Швейцарский немец махнул рукой:

– Пустое. Садитесь быстрее, мне теперь тоже тут лучше какое-то время не появляться. Цел?

– Цел, только накачали какой-то дрянью. Ты уверен, что твое поместье безопасно?

Зиммер мрачно усмехнулся.

– Оно не мое, а всей моей семьи. Восемьдесят тысяч гектаров охотничьих угодий и пастбищ, больше двухсот человек, и все с винтовками. Все там знают нашу семью, помнят отца, деда и даже прадеда – в том числе негры. Швейцарцы там воспринимаются… несколько по-другому, нежели немцы. Ближайший нормальный аэродром в паре сотен километров, и тем, кто захочет преодолеть эти пару сотен километров, – придется проехать через племенные территории. А у меня там есть даже «максимы», одним из которых мой прадед покорял этот континент. Если кто-то осмелится сунуться – тем же вечером я повешу его скальп над камином и выпью рейнсвейна за упокой его души.

– Ты пьешь рейнсвейн, Ганс? Никогда бы не подумал, что ты способен на что-то, кроме шнапса…

Старый оберст хитро подмигнул:

– У меня и томик Пушкина найдется в библиотеке. Ты зря не принял мое приглашение поохотиться в Африке.

– Может, когда и поохотимся, Ганс.

Подбежал человек в темно-синей пилотской форме, вытянулся по стойке смирно, по-армейски козырнул.

– Герр оберст, самолет готов, можно лететь.

– Две минуты.

– Яволь, герр оберст!

Мы посмотрели друг другу в глаза, потом пожали друг другу руки. Крепко, до хруста костей.