Коперник в точности повторил то, что должен был передать.
– Какое задание вы получили от Ирлмайера?
Коперник сказал и это.
– Еще что?
– Больше ничего, клянусь!
Отец Солицио немного подумал.
– Пишите. Готов передать информацию. Время – завтра утром. Место – Болонья, здание Святой Миссии у Порто Сарагоццо, Старых ворот. Пишите же.
Коперник прилежно написал то, что ему приказали написать.
– Он поверил? – спросил падре Солицио, будто Коперник мог это знать.
– Да! Думаю, что да.
Падре кивнул.
– Вот и отлично.
– Что… будет.
– Что будет? Нет таких грехов, которые не мог бы отпустить сам Папа, верно? Вы просто неверно выбрали сторону, друг мой. Но завтра вы делом докажете, что верны Римской Католической церкви, верно? Джидди, бери его и в машину. Компьютер тоже, он нам потребуется. И шевелись, шевелись…
Джидди легко, как котенка, выдернул кардинала со стула.
– Штаны застегни, педрила, – посоветовал он.
Вечер 09 июля 2014 года
Где-то в Италии
Информация была передана, и согласие на сотрудничество получено. Иное было глупо и предполагать: территория Итальянского королевства относилась к зоне интересов Священной Римской империи, Россия никогда не претендовала на германские зоны интересов. Двое любезных германских десантников вывезли меня на тайную встречу с представителем русского посольства, с которым были русские морские пехотинцы из охраны посольства. Из посольской машины, в которой был установлен аппарат спутниковой специальной связи, я поговорил с Санкт-Петербургом, удалось поговорить с Юлией, с Путиловым и еще кое с кем. По-видимому, в Санкт-Петербурге восприняли с облегчением тот факт, что мне удалось выйти на связь с германцами, причем напрямую с оперативным штабом, удачно обменять информацию и договориться о соблюдении интересов России в предстоящей заварушке. Конечно, когда дело будет сделано, немцы могут пойти на попятную, в конце концов, мы им больше будем не нужны, а деньги на кону большие. Но тут уже немцам придется решать – нужно ли им создание угрозы для их восточных границ, а ведь Берлин находился в зоне досягаемости оперативно-тактических ракет, которые могли быть размещены в Висленском военном округе. Не были размещены – но при обострении обстановки разместить их можно было почти мгновенно. Так что… можно было предполагать, что наши интересы будут соблюдены, с вероятностью не менее восьмидесяти процентов. А это именно то, что нужно.
Мое мнение о том, что любое грубое вмешательство Германии в обстановку в Италии контрпродуктивно, никого не интересовало. Каждый просто хотел получить свое.
С середины дня я включился в работу германского оперативного штаба на вилле – и уже к вечеру понял, что речь идет о смене Папы Римского. Путем ликвидации действующего, какой именно – я не знал, и замены Папы Римского на своего человека.
В сущности это был неплохой план. Ватикан – абсолютная монархия, Папа там осуществляет и законодательную, и исполнительную, и судебную власть, кроме того – он вполне официально признан непогрешимым, здорово, правда? Снеси неугодного тебе Папу, поставь угодного – и дело в шляпе. Австро-венгры и британцы так сделали в восьмидесятом, после чего едва не началась Вторая мировая война, и в том, что не началась, – не их вина. Проблема была в том, что я негативно относился к тому, чтобы перенимать пикантно-пакостные манеры работы британских и австро-венгерских спецслужб. Все-таки неохота становиться таким же гадом, как и те, против кого ты борешься. Хотя… может быть, это просто профессиональная ревность ищет себе дорогу, что в данном случае рулим ситуацией не мы. А немцы. Не знаю.
Вообще, глупо предполагать, что один человек может действительно переиграть машину. Можно было только добиться признания своих интересов и согласия учитывать их, чего я и добился. Но все равно… пакостно на душе. Пакостно.
Вечером Ирлмайер снова пригласил меня на ужин. Мне показалось, что он хоть и мнит себя скрытным человеком, но в глубине души у него есть некая экстравертность. Желание, чтобы хоть кто-то знал о том, что он сделал и продолжает делать. В этом смысле мы полные противоположности. Он – экстраверт, скрывающийся под маской интроверта, а я – интроверт, скрывающийся под маской экстраверта…
– У вас есть дети? – внезапно спросил я.
Ирлмайер осекся на полуслове:
– А при чем здесь это?
– Не знаю, как вы, но я предпочел бы, чтобы моя война имела какой-то смысл.
– Вы, русские, всегда забиваете голову каким-то бредом…
– Это не бред. Смысл моей войны – оставить моим детям лучший мир, чем тот, который мой отец оставил мне.
– Получается? – ехидно осведомился Ирлмайер, возвращая удар.
– Нет.
Этот ответ, простой, понятный и не уклончивый, вверг немца в глубокую и мрачную задумчивость.
– У меня есть женщина… – наконец сказал он, – хорошая… женщина… Действительно очень хорошая. Я рад, что она у меня есть, и она… надеюсь, тоже. Но я как-то не задумывался о детях. Может, где-то и есть…
– А ради чего тогда воюете вы?
– Ради чего…
Ирлмайер снова погрузился в молчание. Я ждал.