У кого в России больше?

– Вы знакомы с Орханом Памуком? (турецкий писатель, Нобелевка по литературе, кто не знает).

Он говорит:

– В овощном иногда видимся… Он рядом живет.

– О чем говорите?

– Ну, не знаю… О фруктах. Иногда об овощах.

– С нобелиатом?

– А он готовить любит.

– И больше ни о чем?

– Больше ни о чем.

– А почему вы фильм не снимете по его роману?

– А потому что он будет стоить 30 миллионов долларов…

– Вы поэтому с ним говорите о фруктах?

– Нет, я люблю говорить о фруктах не только с Памуком.

– Напросились бы в гости, поговорили бы о чем-нибудь…

– Да я был у него в гостях…

– О чем говорили?

– О фруктах…

Встречи с Годаром

В конце интервью Джейлан говорит мне:

– Мне нравится ваш казахский режиссер – Дарежан Омирбаев.

– Мне тоже.

– Хороший режиссер…

– Отличный просто!

– Просто прекрасный, – опять говорит он.

– Да вообще – чудо! – опять говорю я.

Он вдруг говорит:

– А вы его фильмы видели?

– Нет, мне Годар сказал, что он хороший режиссер.

– ГОДАР? вы знакомы с Годаром?!

– Шапочно. Живет рядом. В овощном встречаемся.

Он понял, начал хохотать.

Как хорошо выспаться

Как-то пошли мы с Олей на фильм Вирасетакуна «Кладбище великолепия». Этот Вирасетакун – режиссер настолько таинственный, что мало кто его понимает. К примеру, в этом его «Кладбище» начало такое: какие-то солдаты (какие, непонятно, сказано просто – солдаты)… спят. В сельской больнице – лежат рядами и спят.

Просыпаются изредка – по-моему, только один проснулся (что-то вроде летаргии), ходил-бродил, даже в город выбрался – в кафе посидеть с какой-то теткой. Там, в кафе, он было разговорился, но прямо посреди разговора взял и опять заснул.

Ну а я накануне легла в четыре утра и не совсем трезвая.

И тоже заснула. На фильме.

Тут Оля меня толкает и говорит:

– Солдат проснулся! И ты просыпайся!

Ну, я и проснулась.

Потом опять заснула и, извините, захрапела.

А в фильме солдаты тихо спали, не храпели.

Ну, все подумали, что солдаты таки начали храпеть.

Та, что рядом с Олей сидела, соседка, говорит ей: а че типа ваша подруга храпит?

А Оля говорит:

– А это не она, это вон тот солдат (и на экране показывает). Квадрофония такая, долби-стерео типа. Кажется, что зрители храпят, а на самом деле храпят-то персонажи.

Ну, соседка посмотрела с уважением и вроде как поверила.

Тут я проснулась.

И стала громко шептать:

– Шедевр!

Соседка говорит язвительно (Оле):

– А это кто говорит сейчас?

Оля (невозмутимо):

– Режиссер. Он шепчет за кадром, чтобы нас зомбировать.

Соседка говорит:

– Но ведь фильм не шедевр?

– Нет, как раз шедевр, – говорим мы хором с Олей.

Соседка говорит:

– Видите – он вас уже зомбировал.

– Хотя вроде не Киселев, – сказала Оля.

Соседка говорит:

– Разве этот фильм поставил Киселев?

– На тайском наречии Вирасетакун – и есть Киселев, – сказала Оля.

Два рассказа о Говорухине

I. Дефицит

…Кстати, общалась я на одном кинофестивале, в городе Минске, с режиссером Говорухиным – который, по мнению нового кинокритика В. В. Путина, – золотой фонд нашего кина.

Режиссер Говорухин все время курил трубку.

И вынимал ее изо рта только для того, чтобы выпить коньяку или сказать:

– Кругом безнравственность, просто ужас какой-то.

– Где безнравственность? (спросила я оглянувшись). Тут даже (сказала я) как-то пресновато, в Белоруссии. Даже шлюхи какие-то скромные.

Говорухин вынул трубку изо рта, которую было начал опять посасывать после своей фразы о безнравственности, и сказал мне весомо:

– На экране. Безнравственность. Сплошная. Какие-то «Интимные места» и вапще…

– Нет у нас интимных мест! (заверила я золотой фонд нашего кина). И вапще (сказала я с напором, цитируя Маканина): зачем русскому человеку гениталии?

Говорухин склонил свою голову и помягчел:

– Ни к чему, – сказал он. – Согласен.

– Гениталии нужны Гейропе, – произнесла я уверенным пионерским голосом. – Они с ними все время манипулируют. А мы используем их по прямому назначению.

– Разврат сплошной, и кино плохое, – вновь отчеканил Говорухин.

– Масло зачем-то суют в попу…

– Фу, – коротко выдохнул Говорухин.

– Это, между прочим, в «Последнем танго в Париже»! – сказала я торжествующе. – Марлон Брандо попросил. Потребовал масла, гад… А наш Герасимов Сергей Аполлинарьевич сказал, что в СССР никогда бы до этого не додумались – масло прямо туда…

– Ну да, – тяжело вздохнул Говорухин. – Масло было в дефиците.

– Именно что! – поддакнула я. – Дефицит в жопу не засунешь… Но все равно! – сказала я, возвышая голос, – у нас была великая эпоха! Хрен с ним, с маслом! В жопу это масло!

Говорухин, золотой фонд нашего кина, вздрогнул и отодвинулся от меня.

А утром за завтраком с опаской посмотрел и масло к себе придвинул.

Сплошные пидарасы

Вот еще из разговоров с Говорухиным.

Говорухин, посасывая трубку, гневно произнес:

– Вам и Чайковский – пидарас!

Принципиальный Леня Павлючик, мой друг и кинокритик, сказал сурово:

– Но это же правда, Станислав Сергеич…

Говорухин, выпуская дым кольцами, произнес с расстановкой:

– Для вас – пидарас, а для меня – великий русский композитор.

– Одно другому не мешает, – сказала я.