У королев не бывает ног

Поехали дальше, и по поджатым губкам Джованни Петр разгадал, как тому неприятно проявление собственной скупости, ведь Джованни отлично сознает: не сообрази Петр, что разбойничье ружье выстрелить не может, теперь они оба, пожалуй, валялись бы в долине Инна, задрав кверху подбородки. Он надеялся, что Джованни извинится и попробует его, Петра, задобрить, но Джованни лишь хмурился и молчал. А случая, чтобы Петр снова поразил Джованни блестящим подвигом, больше не представлялось, все опасности были преодолены, и впереди их ждала итальянская земля, которую величают королевой, всему главой и раем, сокровищницей мира, благословенной родиной художников и героев, ристалищем истории, прозывают Аузонией, Энотрией, или Гаспериной, а в новейшее время Италией, — это название пошло от имени Итала, короля сицилийского; страна эта неспокойная, Эней Сильвий писал о ней: «Наша Италия, где нет ничего прочного, где нет крепкого правительства, где слуги с легкостью могут сделаться королями, обожает перемены, ведь Италия — всего лишь узкий полуостров в форме сапога, отбрасывающего камень со своего пути и с трех сторон омываемого морем».

— Так вот она, королева, о которой и вправду нельзя сказать, что у нее нет ног, поскольку она сама и есть единственная нога, — заметил Петр, меж тем как Джованни, обессилев от волнения и обливаясь слезами, опустился на колени и целовал землю, которая, помимо иных своих заслуг, произвела на свет его — благородного графа.

Спустившись с гор в теплые плодородные равнины, они продолжали путь, чуть ли не танцуя; ибо то, что простиралось, изменялось и в непрерывном движении разворачивалось у них перед глазами, было настолько прелестно, прекрасно, необычайно и достойно благоговейного удивления, что даже бег их коней по этой благословенной земле непременно должен был представляться им не таким, как прежде; когда они ехали по землям, далеко не столь очаровательным, — а более плавным, более веселым и более ритмичным, так что наше утверждение, будто они ехали, чуть ли не танцуя, вовсе не так уж далеко от истины; голубые озера, тучные поля, радующие глаз пригорки с высокими благоухающими кипарисами, лавровыми рощами и пиниями, резко и отчетливо выделявшимися на фоне неба, подобно темным облачкам, которые бог Козерог в шутку привязал к земле веревочкой; и фруктовые деревья, увитые виноградными побегами, в это время года уже засохшими, роскошными гирляндами вольно перекинутыми с кроны на крону, а внизу, под ними, — небольшие поля и гряды, а тут вот — родник, с журчаньем бьющий из-под земли, спеша увлажнить луговой склон, а вот — лимонные рощи; привезенные в Италию едва ли сто лет назад, они тут прижились настолько хорошо, что никогда не стояли без плодов, ибо, как только поспевали одни, на их месте появлялись другие, а третьи уже снова были в цвету; дальше опять начинались холмы и скалы, устремленные в лазурное небо, а на их темени и по бокам виднелись грозные замки, мрачные крепости и белые деревушки, меж ними — приветливые долины, покрытые шелковистой травой, по краям обсаженные каштановыми рощицами и виноградниками, а поближе к середине — луга и потоки, извилистые, спокойные, полные рыбы. Они проехали через Медиолан, или Милан, по городу великому и могущественному; трижды по сто тысяч людей заключали его крепостные стены, на удивленье высокие и неприступные и строже всего охраняемые до сих пор несокрушимым замком под названием Ворота Юпитера, который издавна считался важнейшим форпостом всей Европы: на его мощных массивных бастионах разместились три сотни крупных пушек, каждая из которых в состоянии была метать восьмисотфунтовые ядра.

Потом они преодолели реку По, чьи берега в те времена сильно поросли лесом и были богаты разным зверьем — оленями, косулями, зайцами; фазаны и куропатки жили тут, скрываясь в чащобах леса, кабаны взрывали рылами землю, а меж ними с присущей им грацией расхаживали дикие павлины, на которых Бенвенуто Челлини, как он сам свидетельствует в своем «Жизнеописании», с удовольствием и увлечением охотился со своей непревзойденной пищалью Броккардо, ибо мясо павлинов не только вкусно, но и целительно; он сам излечил им свою французскую болезнь.

Они проехали Бононию, или Болонью, — город просторный и очень богатый, отчего его зовут Grasso, то есть тучный; Болонья славилась тогда своей накренившейся башней, которая нагоняла на путников страх, потому что казалось, будто она вот-вот упадет; после Болоньи местность посуровела, потемнела и поугрюмела; дороги стали подниматься вверх, к горам, известным как один из самых населенных горных районов Европы; хоть и труднодоступный, он не был недоступен вообще, на склонах гор там возникло множество городишек и деревушек, которых кормили узкие зеленые полоски плодородной земли. Бег обоих скакунов утратил свой танцевальный ритм и изящество; звонко постукивая копытами по каменистой почве, с резкой, чуть ли не с осязаемой отчетливостью они мчались в прохладной тишине, пронизанной розовато-серой дымкой, над которой медленно катился диск кроваво-красного Солнца.